И только боги — реальны.

Нил Гейман, Американские боги

[П/П: Название каждой части является номером части на ацтекском языке науатль.]

Часть 1. cë

К северу от Мексиканских Соединенных Штатов, вдоль границы, пролегает земля золота El Dorado. Одни верят в эту историю, у других нет иного выбора, кроме как поверить в нее.

Они идут сквозь песчаные бури навстречу красному закату, выбирая нехоженую дорогу. По собственной воле пересекают опасные пустыни с камнями и кактусами, перекрещиваясь и волоча усталые ноги.

Их ожидает пограничный патруль Соединенных Штатов Америки, но наблюдения за границей не бесконечны. Она слишком велика. Мексика и Америка имеют общую протяженность более трех тысяч километров. Это самая большая зона по перевозке контрабанды в мире. Ежегодно сотни тысяч людей нелегально пересекают границу, пользуясь любыми возможными способами.

Не все из них выживают в пути. Вертолеты пограничной службы гоняют мигрантов, словно стадо овец. Такая тактика называется подметанием, но организации по правам человека осуждают ее как бесчеловечную. Низко летящий вертолет пугает и разгоняет группу пеших путешественников, заставляя отступить обратно в Мексику. Убежать от вертолета часто означает отделиться от группы, оставляя ее позади в иссушающих условиях пустыни. Судьба любого, кто потеряется в этой засушливой пустоши, была предрешена.

И все же, люди продолжают пытаться пересечь границу, отчаянно желая сбежать из безвыходного цикла бедности. У них нет иного выбора, кроме как отправиться в путешествие в сияющую, словно солнце, империю капитализма — Америку.

* * *

Люсия, родившаяся в городе на северо-западе Мексики, неподалеку от Тихого океана, поступила бы так же. Она хотела попробовать сбежать в Америку. Это положило бы начало ее новой жизни в каком-то параллельном фентезийном мире. Но девушка не сделала этого. Она убежала из страны, но не на север.

Это был 1996 год. Семнадцатилетняя Люсия Сепульведа, mestizo — наполовину indio, наполовину испанка, с блестящими черными волосами и большими темными глазами, словно обсидиан.

Ее родной город Кульякан, столица штата Синалоа, непосвященному туристу может показаться вполне обычным, хотя не сказать, что они часто появляются здесь. На самом же деле в городе правят силы, находящиеся вне закона: насилие и страх. Хотя улицы не усеяны трупами, город, тем не менее, является полноценной зоной боевых действий. Конфликт, который не могут разрешить никакие миротворческие силы ООН — нарковойна.

* * *

В городе управляет картель, члены которого — наркоторговцы — повсюду. Они всегда начеку. Это не простые торговцы и закладчики из подворотни. Нет, они разъезжают на Ламборгини и Феррари, носят штурмовые винтовки и прибегают к терроризму по первому требованию.

Мексиканские картели имеют транснациональные связи. Они представляют собой международный бизнес. Их основной экспорт — polvo de oro, золотая пыль, или же кокаин. Самый большой рынок находится за границей, а именно в Америке, где вместе с Канадой, ЕС и Австралией они получают астрономическую прибыль. Никто не задумывается о том, чтобы платить налоги за подобный товар.

Азия, а именно Япония, Филиппины и особенно Индонезия, считается растущим рынком. Там продажи кокаина уступают только кристаллическому мету. Картели называют его hielo, или же лед.

Синдикаты владеют фермами коки в Колумбии и Перу, где самостоятельно следят за выращиванием, производством, транспортировкой и распространением кокаина. Они подкупили политиков, чиновников, прокуроров и офицеров полиции, сделав их частью наркобизнеса. Постоянно появлялись новые методы отмывания денег. Систематические похищения, пытки и убийства являются частью картельного бизнеса, а армия наркоторговцев поддерживает это огромное преступное предприятие. Не имея здания штаб-квартиры с полузеркальными окнами, отражающими небо, ни совета генеральных директоров, но тем не менее картель обладает достаточным капиталом, чтобы влиять на мировую экономику. Никто не переходил им дорогу. Свобода слова потеряла смысл. Открыто напасть на картели — все равно что приглашать Мрачного Жнеца в свой дом или дом своей семьи.

* * *

Когда Люсия была маленькой девочкой в Кульякане, то мечтала поступить в частную школу в Мехико, но ее родители, владеющие небольшим магазинчиком, не могли позволить себе платить за обучение две тысячи песо в месяц. Люсия знала, что, скорее всего, она также не поступит ни в одну из местных школ. Ее родители не имели никаких связей с наркобизнесом. Они бедны и погрязли в долгах. Люсия молча отказалась от своей мечты поступить в частную школу и решила помогать в магазинчике.

Однажды июльским днем в сезон дождей она работала на кассе, когда в магазин вошли двое мужчин. Один из них держал в руках включенную видеокамеру. Это были не местные. Скорее всего, туристы их Техаса, хотя нынче Кульякан не пользовался популярностью.

Они не экскурсанты, но определенно американцы.

— Soy periodista, — сказал мужчина с камерой, улыбнувшись Люсии. Другой ничего не говорил. Он просто положил на кассу пакет с миндалем, бутылочку солнцезащитного крема, два Dos Equis Amber* и молча расплатился.

[П/П: Dos Equis Amber — мексиканское пиво.]

Узнав, что это журналисты, Люсия заволновалась. Они могли приехать сюда только с одной целью.

Ее опасения оказались не беспочвенными. На следующий день мужчины вернулись в магазин с тремя наркоторговцами, с которыми им каким-то образом удалось наладить контакт. Журналисты купили еще Dos Equis Amber и предложили холодное пиво наркодиллерам, лица которых были скрыты шляпами и банданами. Они отпили его, и прямо посреди магазина началось интервью.

Люсия прокляла американцев за отсутствие здравого смысла и молила Бога, чтобы они не принесли беду. Она не хотела слышать, о чем те говорят, но их бормотание было довольно громким. В магазине больше никого не было. Никто не осмелился бы войти, когда эти находились внутри.

Трое мужчин с пистолетами на поясе, похоже, наслаждались тем, что находились на виду камеры.

— Вы верите, что являетесь самыми крутыми парнями в мире? — спросил американец.

— Верим, типа, как в религиозном смысле? — ответил один из наркоторговцев.

— Нет, в реальном.

— Готов поставить, что ваша, gringos, армия круче. Морпехи.

— Думаете?

— У нас были перестрелки с SEMAR. Это здешние военно-морские силы. Спецвойска, — сказал другой наркоторговец. — Слышал, что ваши морпехи лучше. Так что, наверное, они нам наваляют.

Третий, что еще не говорил, усмехнулся.

— Если они los más fuertes, то мы тогда silbato de la muerte.

— Что это значит? — спросил американец.

— Это значит, что если мы подуем в свисток, то за вами придет смерть.

Они оставили пустые бутылки на кассе, и мужчина с камерой последовал за ними.

Silbato de la muerte. Свисток смерти. Эти слова преследовали Люсию, отказываясь выходить у нее из головы.

* * *

Два американца продолжили делать репортаж до выходных. Люсия уже начала верить, что им повезло и Бог их защищает, пока в воскресенье утром тех не нашли мертвыми на пустыре на окраине района.

Почему наркоторговцы свистнули на них, остается загадкой. Возможно, они считали, что эти мужчины агенты под прикрытием Управления по борьбе с наркотиками, а не журналисты. Как бы ты ни был осторожен, смерть может настигнуть быстро и по самым банальным причинам. Оба мужчины были убиты выстрелом в лоб. Мозги, вылетевшие из расколотых черепов, покрыли внутренние стороны кепок, словно паста. Видеокамера и диктофон исчезли, как и кошелек вместе с удостоверениями. В кармане брюк-карго мужчины с камерой осталась только бутылочка солнцезащитного крема, купленная в магазине Люсии.

Она закрыла глаза и вздохнула, увидев небольшую газетную статью о двух смертях.

«В таком вот городе я живу».

* * *

У Люсии есть брат по имени Хулио. Он старше ее на два года, высокий, тощий, костлявый, с очень широкими плечами. Они выделялись настолько сильно, что друзья прозвали его El Hombro, плечо.

Как и многие другие, Хулио хотел поехать в Америку, чтобы заработать немного денег и отправить их своим бедным родителям.

Чтобы работать как можно дольше и выгоднее, ему придется пересечь границу незаконно.

Тайные маршруты в Америку контролируются контрабандистами мигрантов, связанные с наркоторговцами, известными как койоты. Это означает, что они, по сути, являются частью картелей.

Хулио отчаянно пытался найти контрабандиста, который не был бы койотом. Друзья смеялись над ним, говоря, что он скорее разбогатеет, копая изумруды, но Хулио оставался непоколебим.

Обратиться за помощью к койоту — значит связать свою жизнь с наркоторговцами. Они будут заставлять провозить кокаин или продавать его на улице. Ты проведет остаток своей жизни, не зная покоя.

В конце концов Хулио нашел мужчину, который заявлял, что не является койотом. Этому человеку, утверждавшему, что он бывший сотрудник ООН, Хулио доверил свою судьбу и заплатил двадцать тысяч песо, которые копил в течение многих лет. Это был отчаянный риск.

Двумя днями позже к Хулио обратился незнакомец.

— Если ты хочешь пересечь границу, то потребуются еще двадцать тысяч, — сказал он. — Если ты не можешь заплатить, то тебе придется пронести с собой кокаин.

Мужчина, которого нашел Хулио, был связан с наркоторговцами, как и все остальные. Такова была правда.

Хулио отказался. Пронесли он наркотики, то оказался бы втянут в это до конца своей жизни. Парень хотел вернуть двадцать тысяч песо, но ничего не мог поделать. Обычно на этом все и заканчивается: тебя провели, и ты потерял деньги на неудачной ставке. Но только не в Кульякане. Все заканчивается только тогда, когда об этом скажут наркоторговцы.

* * *

Труп Хулио был найден на следующий день с выколотыми глазами и отрезанным языком. Его оставили голым на улице, отрубив каждую длинную и тощую конечность у суставов и положив рядом с ним. Он был наказан за то, что искал контрабандиста, не являющегося койотом, и поставил его в пример всем.

Так и наступил последний девятнадцатый год жизни брата Люсии.

Полиция приехала унести тело и дабы скрыть свои лица надели черные лыжные маски. Место происшествия окружили предупреждающей лентой, сделали снимки и быстро провели экспертизу. Менее чем через двадцать минут лента была убрана, а фургон уехал, увозя тело Хулио для опознания.

Асфальт был испачкан кровью. Ветер поднял песчаного дьявола. Тощая собака с поникшей головой и видимыми ребрами приблизилась к месту происшествия, привлеченная запахом крови.

Убийства, совершаемые наркоторговцами, были обыденностью, словно природное явление. Избежать их практически невозможно. Как и все остальные, Люсия понимала одну простую истину: тебя никто не спасет.

* * *

Пока родители горевали, Люсия организовала похороны. Она продавала все имущество Хулио, имевшее хоть какую-то ценность и постаралась избавиться от всего, что напоминало ей о брате.

Люсия поняла, что это был последний шанс принять решение. Если она не соберется действовать в сию же секунду, страх будет вечно держать ее в этом месте.

Девушка даже не оставила письмо своим родителям. Это объясняется тем, что любые улики привели бы только к недопонимаю и привлекли бы внимание наркоторговцев. Она хотела исчезнуть не оставив ни следа. Никому ничего не сказав, Люсия поцеловала распятие на стене спальни и попрощалась с Кульяканом, штат Синалоа.

В отличие от своего брата, она не искала помощи контрабандистов, не являющихся койотами. Люсия не искала ничьей услуги.

Она вовсе отказалась пересекать северную границу Америки, если это означает плату наркоторговцам.

Люсия отправилась на юг.

* * *

Это одинокое путешествие семнадцатилетней мексиканской девушки.

Она делала все возможное, чтобы продолжать двигаться на юг: пряталась в кузове грузовика, перевозившего говядину, спала под деревом, накрывшись с головой одеялом, ехала на незнакомых автобусах по неизвестным ей штатам. Однажды Люсия остановила фермерский трактор, за рулем которого сидел морщинистый старик, и потребовала подвезти ее, несмотря на то, что трактор двигался медленнее запряженной быками повозки.

И насколько бы дружелюбными ни были улыбки, она никогда никому не доверяла.

Дом преподал ей урок. Если она чувствует хоть малейшую опасность, то всегда готова достать спрятанное под платьем миниатюрное мачете и убить. Даже если это старушка.

Наярит, Халиско, Мичоакан. После нескольких дней и ночей семнадцатилетняя девушка прибыла в Акапулько, столицу штата Герреро на тихоокеанском побережье.

«Я все еще жива».

Обдуваемая морским бризом, Люсия с изумлением смотрела на небо. Ее не изнасиловали, не бросили с перерезанным горлом, и не плыла лицом вниз по грязной реке. В такое трудно было поверить, но она сама прошла весь этот путь.

Она молилась Деве Марии Гваделупской. Несмотря на достигнутый успех, девушка не испытывала особой радости. Люсия чувствовала себя так, словно постарела на несколько десятков лет, и единственным ее чувством было облегчение, граничащее со смирением.

В девяностые годы Акапулько был красочным местом, полным туристов. По сравнению с Кульяканом казался раем.

Со временем Акапулько также превратится в поле битвы в нарковойне. С курортов исчезнут туристы, каждую ночь будут происходить убийства, но это наступит лишь спустя годы.

Люсия нашла работу в ресторане, где в униформе и фартуке подавала напитки и еду. С насыщенно-темными волосами, смуглой кожей и большими обсидиановыми глазами она пользовалась огромной популярностью у иностранных туристов, хотя понимала только испанский язык. Некоторые из них посещали ресторан по нескольку раз за поездку. Мужчины приглашали ее на свидания, и она получала больше чаевых, чем другие официантки.

Люсия всегда ходила в ресторан с довольным лицом, но это был лишь фасад. Ужасы, которые она пережила, прожгли дыру в ее сердце, через которую проходило все. Во время смены девушка ослабляла свою обычную бдительность, прятала холодный взгляд и улыбалась посетителям.

— Buenas noches, — говорила она.

* * *

Одним жарким майским днем в ресторан зашел одинокий молодой белый мужчина в красивой одежде. Он выпил мичеладу и молча принялся за carne a la tampiqueña. Через некоторое время мужчина отложил нож и вилку и стал раскладывать спички в углу стола. Три спички расположились вертикально. Головки у них были белые, а центральная спичка сломана посередине.

Лицо Люсии дрогнуло, как только она увидела их. Девушка сделала вид, что ничего не заметила, наполнила стакан молодого человека водой и вернулась на кухню. Люсия потянула в сторону свою коллегу Алехандру, с которой, как она считала, была ближе всего, и шепотом сказала:

— Будь осторожна с парнем за тем столиком.

— Почему?

— Не дай ему заговорить с тобой или узнать твое имя.

— Он тебе что-то сказал? — спросила Алехандра, уроженка Перу.

Люсия поджала губы и ничего не ответила.

Через некоторое время белый мужчина закончил трапезу, молча вытер рот салфеткой, расплатился по счету и оставил чаевые, а затем вышел из ресторана. Люсия, все еще не успокоившись, наблюдала, как Алехандра подошла к столику, посмотрела на нее и взяла деньги.

Она вернулась с улыбкой.

— Ты беспокоилась из-за спичек?

Теперь настала очередь Люсии недоумевать. Неужели Алехандра не знает значения спичек?

— Ты пытаешься меня напугать? — смеясь, спросила Алехандра. — Этот знак означает, что здесь наркоторговцы, верно? Людям нынче нравится так подшучивать.

Прежде чем Люсия могла что-то ответить, Алехандра схватила ее за фартук и засунула чек ей в карман.

— Вот, твои чаевые.

* * *

После окончания смены Алехандра и Люсия отправились на ужин, где первая рассказала второй о телевизионной драме Mandamiento, или же «Заповедь».

Популярный сериал с участием известного голливудского актера. Действие происходит в Акапулько, а главный герой — молодой наркоторговец, пытающийся сделать карьеру в картеле. По словам Алехандры, обычай класть спички на стол появлялась в нескольких запоминающихся сценах. Другими словами, то ли он дразнился, то ли считал, что это круто, но белый молодой человек просто пародировал то, что увидел по телевизору.

Во время ужина Люсия чувствовала стыд за свой страх. Но она также не могла просто посмеяться и забыть об этом. Девушка уже однажды видела настоящий сигнал спичками у себя дома, как и произошедшую после этого перестрелку, унесшую жизнь ее подруги. Однако она никогда не рассказывала об этом Алехандре.

Люсия вспомнила о своем брате и родителях. Она бросила престарелых отца и мать, нарушив заповедь Божью, и покинув дом.

«Но кто ослушался Бога первым?» — подумала она.

Кто изуродовал, убил ее брата и остался жив? Кто покупал у них кокаин? Телесериал? Туристы, притворяющиеся наркоторговцами? Весь мир был одной большой злой шуткой.

* * *

Люсия работала в Акапулько в течение года. В конце смены Алехандра сказала девушке в раздевалке, что собирается уволиться. Единственная ее подруга распустила волосы, которые завязывала во время работы, а затем заявила:

— Я собираюсь ненадолго вернуться домой в Перу, а затем уеду работать в Japón.

Это стало для нее сюрпризом. Japón. Конечно, Люсия знала это название, но найти его на карте было трудно. Ресторан часто посещали японские туристы, но она не могла отличить их от китайских.

— Я получу краткосрочную визу и сделаю все возможное, чтобы заработать иены, — объяснила Алехандра. — Японская валюта сильна. Вы соседствуете с Америкой, но перуанцам приходится отправляться в Японию, чтобы найти хорошую работу. Токио, Кавасаки, Нагоя, Осака…

Для Люсии это стало откровением. И Алехандра была права. Единственное место с большими возможностями для мексиканцев, — это Америка. Поэтому-то они, рискуя своими жизнями, пересекают границу.

— Если у меня получится выйти за японца, пока нахожусь там, то смогу остаться навсегда, — сказала Алехандра. Она сняла форму и потянулась за оранжевой футболкой, висевшей на вешалке в шкафчике. — Я смогу работать столько, сколько захочу.

— Где находится Япония? — спросила Люсия, все еще в форме официантки. Она даже не расстегнула пуговицы на рукавах.

Алехандра поерзала внутри футболки, пока ее голова не вылезла из воротника.

— Al borde del Pacífico.

На границе Тихого океана.

Часть 2. öme

Люсия продолжила работать в ресторане после ухода Алехандры. Она приносила напитки и еду, улыбалась туристам, соглашалась фотографироваться с ними, а в перерывах выходила покурить. Выдыхая, она вспоминала слова Алехандры.

Al borde del Pacífico. Эта фраза звучала прекрасно, поэтично и незабываемо. Гватемала, Коста-Рика, Панама, Колумбия, Перу, Бразилия: ни одна другая страна не оставляла большего впечатления в ее сердце.

«Я хочу отправиться туда».

Люсия останавливала себя от подобных мыслей. Это невозможно. Она никого там не знает и не владеет их языком. Найти Алехандру будет нереально. Дружба между иностранными работниками сродни дружбе туристов: она начинается и заканчивается в том же месте, где и возродилась. Даже если Люсия найдет в Японии какое-то перуанское сообщество, для мексиканки там не будет места.

Несмотря на все эти факторы, желание Люсии попасть на другую сторону океана продолжало расти.

«Почему? — спросила она себя. — Почему я представляю, как отправляюсь туда?»

Если и был ответ, то он, скорее всего, не имел ничего общего с надеждой на лучшую жизнь или стремлением к счастью. Это было ради почти пустого сердца.

Взросление в родном городе оставило в груди Люсии пустоту, словно оттуда все вырвали. Заполнить ее было невозможно, да сама Люсия и не хотела.

«Вместо этого я хочу стать еще более опустошенной».

Все, чего она желала, — это жить свободно, словно ветер. Возможно, подобное означало стать вечным скитальцем. Ее путешествие из Кульякана еще не закончилось. Она отправится в незнакомые земли и станет никем. Если девушка покинет Мексику, Перу, Аргентину и Америку в принципе, то, возможно, наконец-то сможет забыть о себе. Если будет жить на острове на Дальнем Востоке. За морем, шире любой пустыни.

* * *

Люсия рассматривала возможность присоединиться к одной из тех групп, что ездят в Японию ради работы, о чем говорила Алехандра, но в таком туристическом городе, как Акапулько, таких возможностей не было.

Она взяла с собой удостоверяющие личность документы, уходя из Кульякана, поэтому смогла сделать паспорт в офисе в Акапулько и вместе с этим изучила краткосрочные японские визы. Но в итоге девушка узнала, что в отличие от перуанцев и колумбийцев, мексиканцам для поездки в Японию виза не нужна. Максимальный срок пребывания в стране без визы составляет шесть месяцев. Однако если срок пребывания превышает девяносто дней, то до окончания срока необходимо посетить Министерство Юстиции Японии для обновления документов.

Люсия не хотела связываться с властями любой страны. Они могли бы депортировать ее. Однако пока девушка правильно разыгрывала свои карты, то имела возможность остаться в Японии на полгода.

В международном аэропорту Акапулько Люсия впервые поднялась на борт самолета и поразилась тому, что сможет пересечь границу, не лишившись жизни, как ее брат. Однако, несмотря на сюрреалестичность момента, синева океана сверху была еще более удивительной. Тихий океан был похож на бездну, и Люсия вздрогнула. Когда она пришла в себя, за окном было бело, и только через мгновение девушка поняла, что самолет летит сквозь облака. Далеко-далеко в небе царила вечная тьма, которую Люсия никогда раньше не видела.

* * *

Люсия достигла al borde del Pacífico в пятницу 3 июля 1998 года. На автобусе из аэропорта Нарита она добралась до Токио и начала искать работу в ресторанах, но ей отказали, так как она не знала ни слова по-японски. Кроме того, ни один приличный менеджер не стал бы брать на работу человека, приехавшего в страну как турист.

Она остановилась в бизнес-отеле. Каждый вздох в этом городе стоит денег. Цены шокировали, но, к счастью, Люсия смогла найти работу. Мужчина родом из региона Кансай, находившийся в западной Японии, заведующий отелем в Роппонги, согласился взять ее уборщицей номеров, не спрашивая паспорта. Пройдя быстрое обучение у вьетнамских уборщиков, Люсия начала убирать ванные комнаты, снимать простыни и заменять мусорные корзины, полные использованных презервативов. Японцы называть это «любовным отелем» — специальное место для занятий сексом. Проститутки и проституты, школьники, обычные взрослые — сюда приходили все.

На семнадцатый день работы, владелец позвал Люсию в свой офис.

«Он собирается уволить меня», — подумала она. Возможно, он уже позвонил в полицию.

Опасаясь худшего, она открыла дверь и увидела, что владелец отеля сидел за столом с раскрытой картой. Как и на собеседовании, менеджер говорил медленно на простом японском языке, перемежая его иногда поверхностным английским. Люсия могла понять только английский язык. Она слушала и задавала вопросы при каждом удобном случае, пока не поняла, что конкретно мужчина пытался до нее донести. Повезло, что она немного выучила английский язык в Акапулько.

— Юг, Кансай, Осака. Мега город. Понимаешь? — сказал он, указывая на карту. — В город Намба, бизнес мой друг. Маджонг, китайский игра. Они хотеть нанять женщина. Красивый, китайский платье, понимаешь? Гайдзин хорошо, нет паспорт хорошо. Ты носить напитки, чистить пепельница, красивый улыбка…

Начальник закончил все фразой на английском, самой важной частью всего этого.

— Зарплата в три раза больше.

* * *

Получив новую работу, Люсия купила в Роппонги карту на испанском языке и отправилась на скоростном поезде в Осаку. Подобное было в новинку для нее.

Шел уже второй час ночи, когда она нашла здание смешанного назначения в узком переулке в Намба. Назвав при входе имя владельца любовного отеля, девушку попросили подождать снаружи. Через некоторое время по лестнице спустился мужчина и проводил ее наверх.

Как и рассказал владелец отеля, на втором этаже была комната, полная людей, играющих в китайскую игру с костями — маджонг. Сопровождающий привел ее на четвертый этаж, где в подобную игру уже никто не играл. Вместо игроков за столами, покрытыми зеленым войлоком и с горами лежащих фишек, стояли мужчины и женщины. Здесь играли в рулетку, покер и блэкджек. Не все из них были японцами.

— Это твой, — сказал мужчина на английском, хлопнув Люсию по плечу. Он передал ей большой пакет. Она взяла его и заглянула внутрь. В нем лежало не обещанное китайское платье, а костюм кролика.

Люсии не нужно было объяснять, чтобы понять, что данное место явно было казино. Но до сих пор она не знала, что в Японии азартные игры запрещены законом. В Мексике, напротив, они были легальны.

Люсия уставилась в пакет, обдумывая варианты. Ей больше некуда идти, она может работать здесь без паспорта, а зарплата в три раза больше той, что девушка получала за уборку комнат в отеле.

* * *

Ее новая работа началась следующей ночью. Люсия завязала волосы, надела ободок с длинными заячьими ушками, колготки в сеточку и туфли на высоком каблуке. Она разносила напитки и легкие закуски игрокам в нелегальном казино, одновременно немного уча японский язык. Обещанная зарплата оказалась правдой, а ее сбережения в иенах продолжали расти.

Когда срок первоначального пребывания в стране, девяносто дней, подходил к концу, она сказала об этом менеджеру казино, и ей выдали сертификат о поступлении в японскую языковую школу, конечно же, поддельный. Девушка обратилась в местный иммиграционный офис, рассказала выдуманную сопливую историю о том, что хотела продолжить изучение японского языка, и добилась продления срока пребывания.

* * *

Люсия не завела никаких друзей, подобных Алехандре в Акапулько, поэтому всегда была в одиночестве. Однако, имея хороший заработок, девушка могла использовать свое время для углубления знаний в области одежды и косметики. Она ходила по магазинам, чтобы выпустить пар, а затем заходила в бар, дабы выпить. Отказывать пристающим к ней мужчинам было раздражающе, поэтому Люсия искала тихое место, где можно выпить. Однажды она спросила об этом менеджера казино.

— Хочешь попить одна? Тогда пей дома. А если не хочешь, то покури сигары. Тебе надо в сигарный салон.

Он рассказал ей о месте в Шинсайбашисуджи. По всей видимости, там существовало негласное правило, согласно которому все клиенты сигарного салона — мужчины, женщины не допускались. Бармен пытался отказать ей, но она дала ему большие чаевые, после чего он улыбнулся, как будто все в порядке, и подал бурбон за счет заведения.

Люсия сделала глоток и насладилась ароматом кубинской сигары.

Став постоянным посетителем, она начала заказывать мескаль, привезенный из мексиканского штата Халиско. Люсия всегда хотела попробовать его с тех пор, как увидела на прилавке. Мескаль — это дистиллированный алкогольный напиток, сделанный из агавы. Также внутрь бутылки кладут червя*. Когда девушка выпила мескаль, ее взгляд начал пугать остальных посетителей и бармена. Он был холодным и пустым. Через некоторое время они стали предполагать, что Люсия может быть латиноамериканской девушкой по вызову высшего класса, эксклюзивной собственностью одного из местных якудз. С тех пор больше никто не пытался подкатить к ней, и перестали спрашивать, сколько она берет за ночь.

[П/П: В процессе розлива в мескаль добавляют “червя”, на самом деле являющегося личинкой моли, заражающих агаву. Однозначная причина добавления личинки неизвестна. Некоторые утверждают, что это маркетинговый ход. Другие — что это знак того, что мескаль можно пить. Третьи — что личинка придает вкус.]

* * *

Той зимой Люсия подцепила простуду от одного из постоянных посетителей казино и попросила выходной на одну ночь. Но менеджер отказал ей, сказав, чтобы она приходила, даже если опоздает. И вот Люсия приняла лекарство, накрасилась, надела длинное пальто и шарф. Из-за температуры ее отражение в зеркале казалось размытым. Девушка взяла сумку Hermes, подаренную ей одним из посетителей, надела ботинки и, шатаясь, вышла из квартиры.

Люсия добралась до казино, открывающееся в час ночи, с часовым опозданием и замерла на месте, увидев, что здание окутано красным светом. Казалось, что оно горит, но краснота была вызвана не пожаром. Это оказалась la policía.

Сюда приехали одиннадцать машин полиции префектуры Осака, а также несколько фургонов. Люсии показалось странным, что поблизости было так много прохожих. Японцы в Намбе подходили вплотную к желтой полицейской ленте, дабы последить за происходящим. В Кульякане так никто не делал, все наблюдали из-за угла или из окна, как разумные люди. Таким образом, ты не окажешься на линии огня в случае перестрелки.

Собравшиеся наблюдали, как сотрудников и гостей казино уводили в фургоны и увозили в участок. Люсия мигом вернулась обратно в квартиру. Несмотря на то, что она работала под другим именем, теперь задерживаться в Намбе опасно. Волнуясь и дрожа от холода, девушка собрала вещи и задумалась о дальнейших действиях. Ей некуда идти. Все, на кого она могла положиться, были так или иначе связаны с казино.

«Может, попробовать сигарный салон в Шинсайбашисуджи? Ни в коем случае. Мужчины, что посещают его, из тех, кто расскажут полиции все, что те потребуют».

У Люсии поднималась температура, ее трясло и начинало тошнить. К тому же срок шестимесячного периода проживания подходил к концу. Она должна была найти решение этой проблемы. Люсия была истощена, но у нее хватило сил, чтобы вытащить свой чемодан и поймать такси посреди ночи, осторожно оглядываясь по сторонам на случай полицейских патрулей.

— На станцию Шин-Осака, — сказала она водителю. Он ответил, что последний поезд уже давно уехал, но девушка убедила его, что все в порядке. Она собиралась найти круглосуточный ресторан неподалеку от станции и дождаться утреннего поезда там.

Как только дверь захлопнулась и такси отъехало, Люсия узнала лицо мужчины. Она встречала его в сигарном салоне. Он был одним из немногих, кто заговаривал с ней, но только один раз.

* * *

— Чем вы занимаетесь? — спросил он.

В сигарном салоне разрешено общаться с друзьями, но по большей части никто не беспокоит друг друга.

Люсия пришла туда в свой выходной, потому что не хотела, чтобы к ней подкатывали мужчины. Этот человек нарушил правило заведения. Она выдохнула дым, не обращая на него внимания, и посмотрела на бармена. Он ответил ей широкой улыбкой.

Как только Люсия приехала в Японию, она вообще не понимала, что это значит, но не сейчас. Улыбка бармена была похожа на ту, которую девушка иногда видела у менеджера подпольного казино. Она означает исключение, знак того, что этот мужчина имеет особую связь с бизнесом.

— Я работаю в салоне маджонга, — проговорила она на очень медленном японском языке мужчине, сидевшему через два места от нее. Менеджер сказал ей отвечать именно так.

— Маджонг? Вы сказали «салон маджонга»? — спросил мужчина, внимательно рассматривая профиль Люсии. — Где он находится?

— В Намбе.

— Вы собираете кости, девушка?

— Вы хотите узнать, играю ли я в маджонг?

— Да.

— Нет, — ответила Люсия на испанском языке.

— Как я и думал, — усмехнулся мужчина, отчего его плечи слегка запрыгали. Он все еще пристально смотрел на нее.

Этот человек заказал Люсии самый дорогой бурбон в баре и молча выкурил сигару. Мужчина открыл рот ровно настолько, чтобы дым, похожий на пар сухого льда, смог вылететь наружу, паря и кружась к тусклым лампочкам на потолке. В отличие от постояльцев в казино, которые постоянно пытались схватить ее за задницу, он не отпускал никаких непристойных шуток или агрессивных подкатов. Его волосы были зачесаны, и он носил очки без оправы. Костюм сидел на нем идеально, точно сшитый на заказ. На галстуке имелась золотая заколка, а запонки украшены блестящими черными камнями.

— Между прочим, я тоже кое-чем владею, — добавил он. — Клубом. Если вы хотите поработать на меня, то буду рад все обсудить. Мы нанимаем иностранцев и будем несказанно рады принять кого-то вроде вас. Только вот он не в Осаке. Что думаете? Не хотите ли обсудить это деловое предложение?

Люсия покачала головой. Он спросил ее имя, и она назвалась Алехандрой, так, на всякий случай.

Мужчина встал со своего сиденья, и бармен понял, что это сигнал пойти взять его пальто. Просунув руки в рукава, он подошел к Люсии, облокотился на стойку и взглянул ей в глаза.

— Выживать тяжело, не так ли? Жизнь подкинула вам много испытаний. Достаточно, чтобы опустошить даже такую красивую девушку. Прямо как ваши глаза.

* * *

Пока такси ехало до места назначения, Люсия копалась в своей сумке в поисках визитки. У нее не осталось ни одной, которые ей давали посетители казино, а те, что получила вне, она сохранила.

Девушка нашла ее в бумажнике, визитку, полученную от заведующего клубом, в который нанимали иностранцев.

Клуб Сардис

Сайвай, Кавасаки, Канагава

Хиджиката Кодзо

Люсия перевернула ее. На обратной стороне был написан от руки номер телефона и та же информация, что и на другой, только на японском языке.

На ней не было номера дома или улицы, ни на английском, ни на японском. Существует ли на самом деле этот клуб? Может, очередное казино? Люсия не знала, но у нее также не было особого выбора.

* * *

После долгой темной ночи ожидания утреннего поезда Люсия наконец-то закрыла глаза, сидя на сиденье скоростного поезда, направляющегося в регион Канто. Она думала о Хиджикате Кодзо. Их разговор длился не более десяти минут, но девушка поняла, что он чем-то походил на владельца казино. Этот человек не был обычным бизнесменом.

Люсия пересела на другой поезд на станции Шинагава, вышла на станции Кавасаки и из телефонной будки позвонила по номеру, указанному на визитке. Она предполагала, что ничего из этого не выйдет, и потому не питала большой надежды, но трубку взял сам Хиджиката Кодзо.

Он заехал за ней и отвез прямо в клуб. Заведение не было открыто посреди дня, но оно действительно существовало, как и предложение о работе. Это не являлось и подпольным казино. Все опасения Люсии оказались беспочвенными. Однако интуиция не подвела ее в отношении Хиджикаты Кодзо. Этот человек оказался бандитом. Он заведовал роскошным клубом в Сайвай и складом на пристани.

Люсия не удивилась, узнав о его роде деятельности. Она знала, что так и окажется. Все, что для нее было важно, — это скрыться от полиции Осаки и решить вопрос о сроках своего пребывания в стране. Девушка начала работать официанткой в клубе в Кавасаки и вскоре переехала к Хиджикате Кодзо.

Она говорила себе:

«Каким бы плохим этот мужчина ни был, он не может быть хуже наркоторговцев в Мексике».

Часть 3. ëyi

Хиджиката Кошимо родился в среду 20 марта 2002 года в больнице города Кавасаки. Зарегистрированное время рождения: 4:08 утра; вес 4,3 кг.

Его отец, Хиджиката Кодзо, был японским якудза, а мать, Люсия, — мексиканкой, работавшей в клубе. Они состояли в законном браке, что дало девушке статус резидента, и их сын появился на свет с японским гражданством.

Отец не мог выносить плачь ребенка и большую часть времени отсутствовал дома, оставляя двадцатитрехлетнюю Люсию воспитывать сына в одиночку. У нее не было ни родственников, ни друзей.

В Кавасаки работало много иностранцев, но лишь немногие являлись мексиканцами. У Люсии не было круга общения, а после замужества она оказалась еще более одинокой. Девушка была материально богата, но духовно бедна.

Эта пустота была чем-то, чего она желала.

Но даже желанные вещи могут причинять боль.

После рождения сына, Люсия начала вспоминать о брошенном доме. Теперь у нее есть еще один, такой же одинокий ребенок.

«Что я должна ему сказать? Где его корни? Все, что я вижу, это труп моего брата и крики родителей. Все, что у меня есть, это пустота и ненависть. У меня нет ничего, кроме воспоминаний, вызывающих чувство вины».

Люсия застряла в прошлом и не стала учить своего японского сына местному языку, вместо этого решив читать ему испанскую Библию, которую нашла в книжном магазине. Также она посчитала своим долгом поделиться с ним легендой о деве Марии Гваделупской, не являющейся официальной частью Библии, но тем не менее, очень важной для мексиканцев. Девушка повторяла эту легенду снова и снова.

Люсия также поделилась своими воспоминаниями о посещении Мехико, чтобы ощутить великолепие дня независимости. В одиннадцать часов вечера 15 сентября перед большой толпой, собравшейся на главной площади El Zócalo, президент выступил с балкона Национального дворца, звоня в колокол Долорес и воскликнув: «Да здравствует Мексика!» Толпа повторяла за ним.

— ¡Viva México! ¡Viva México!

Фейерверки разукрасили ночное небо вспышками зеленого, белого и красного — цветами флага. Десантники устроили демонстрацию. Люсия шла с братом по Paseo de la Reforma, проспекту Реформы, построенному по подобию Champs-Élysées, Елисейских Полей в Париже. Она была ошеломлена шквалом фейерверков и громогласным ревом толпы…

Когда Люсия рассказывала сыну детали этой истории, ее глаза затуманились, а грань между воспоминаниями и реальностью размылась. Маленький Кошимо не понимал, что это значит. Все, что он мог делать, — это смотреть в лицо своей завороженной матери.

* * *

Кошимо не посещал подготовительную школу или детский сад. Он жил дома со своей матерью и лишь изредка виделся с отцом. Японский язык мальчик изучал по телевизору, а когда немного подрос, стал слушать радио на низкой громкости. Он понимать разговорную речь, но совершенно не умел читать и писать. Кошимо поступил в обычную районную японскую школу для детей, но не поспевал во время занятий. Другие дети смеялись над ним.

* * *

В 2011 году жизнь Хиджикаты Кодзо неожиданно осложнилась, когда в префектуре Канагава вступило в силу постановление против якудз, официально названное «Постановление об исключении организованной преступности». Из-за мировой рецессии, начавшейся тремя годами ранее, уже итак усложнили условия, а теперь банковские счета синдикатов начали замораживать направо и налево. Под действием постановления ему пришлось отказаться от элитного клуба. Вместо этого он сосредоточился на портовом складе, которым по-прежнему владел, и попытался возместить убытки. К сожалению, новый закон создал вакуум власти, которым воспользовалась враждебная китайская группировка из Йокохамы.

Хиджиката Кодзо был вынужден продать свои автомобили и начал сильно пить. Дабы выпустить пар, он вновь стал ввязываться в уличные драки, которые прекратил после того, как получил должность заместителя якудзы. Мужчина вступал в драки с парнями, изображавшие из себя крутых, и молодыми байкерами, избивал их до посинения, заставлял раздеваться догола и извиняться.

После ночной пьянки он возвращался домой в дурном настроении и без причины избивал Люсию. Кошимо наблюдал за тем, как его ужасный отец избивал мать. Это все повторялось, и девушка становилась все менее разговорчивой и менее выразительной в своих эмоциях. Через некоторое время Люсия перестала готовить.

В возрасте девяти лет Кошимо начал готовить самостоятельно. Он пробовал отваривать шпинат. Пытался жарить на сковороде яичницу, но не мог разбить яйцо как следует, и желток лопался. Однажды мальчик нашел в морозилке немного курицы, сварил ее в кастрюле и добавил чуть-чуть соли. Для него это было самым вкусным. С тех пор, когда он находил в морозилке курицу, то всегда кушал ее.

* * *

Мать Кошимо, теперь уже нерадивый родитель, действительно время от времени ходила по магазинам. Возвращалась она с небольшим количеством продуктов и хозяйственных товаров, и каждый раз была необычайно энергичной. Девушка выглядела не просто жизнерадостной, а возбужденной. Она пела, смеялась и даже танцевала по всему дому.

По иронии судьбы, источником веселья Люсии являлся товар наркоторговцев, так презираемых ею. Он прибыл в Кавасаки из-за океана, но это не был polvo de oro, самый ценный товар наркодиллеров.

Все хорошо, если не кокаин, — говорила сама себе Люсия, отказываясь признавать свое предательство.

— Это другое, — говорила она Кошимо, который был слишком мал, чтобы что-то понять, пока его мать держала иглу. — Это не занюхивают. Просто небольшой укольчик.

* * *

Кошимо всегда был голоден и ненавидел ходить в школу. У него не было друзей, да и на уроках не поспевал. Его семья не платила за обеды, и учитель ругался из-за этого каждый день.

Весной, когда он перешел в четвертый класс, Кошимо вышел из дома, направился к реке Тама, замахнулся своим портфелем с учебниками внутри и швырнул в текущий поток воды. С этого дня он перестал ходить в школу, и никто ему ничего не сказал.

Его улыбающаяся мать жила в тумане смятения и галлюцинаций. Она сидела с пустым взглядом, а затем внезапно начинала танцевать.

Кошимо брал деньги из ее кошелька и ходил к мяснику, у которого покупал немного дешевой куриной грудки. Он варил мясо в кастрюле, добавлял соль и пожирал приготовленное блюдо. Мальчик грыз кости и выпивал бульон, оставшийся после готовки, до последней капли.

Несмотря на скудное и несбалансированное питание, Кошимо с каждым днем становился все вышел. Каждый раз, глядя в зеркало в ванной комнате, которое треснуло из-за того, что мать ударила бутылкой, мальчик тревожился увиденным. Плечи были широкие, а руки и ноги — длинные и тонки, как палки. Щеки впали, а когда он снимал футболку, то виднелись ребра.

* * *

К одиннадцати годам Кошимо вырос выше ста семидесяти сантиметров.

До рассвета он слушал, как мать в кошмарах бормочет по-испански, а в шесть часов вставал и готовил очередную порцию курицы. Затем мальчик мыл тарелку и наполнял пустую жестяную банку водой, чтобы использовать ее в качестве термоса. Как обычно, Кошимо брал эту банку с водой и нож, украденный из комнаты отца, отправляясь на ближайшую детскую площадку.

На месте он подбирал упавшие с деревьев омертвевшие веточки, а затем садился на скамейку и срезал с них кору. Когда ветвь становилась гладкой, мальчик вырезал на ней тонкие узоры. Они были самыми разнообразными: от геометрических фигур — кругов и треугольников — до изображения собак и птиц.

Не только Кошимо являлся единственным частым посетителем детской площадки. Каждое утро сюда приезжал старик на инвалидной коляске. На нем была потрепанная шапка и темно-синяя рабочая куртка. Он сам толкал свою коляску. На его левой руке отсутствовали мизинец и безымянный палец.

Ежедневными занятиями старика были курение сигарет рядом с лавочкой и чтение ставок на велогонки. Он бормотал себе под нос и помечал имена участников красным карандашом.

Кошимо пил воду из банки, как только его одолевала жажда. На площадке был фонтанчик, но мальчик заметил, что лучше концентрируется на резьбе, когда вода находится под рукой. Он вырезал символы на ветви, а старик на коляске изучал ставки. Ни один из них не пытался заговорить с другим, как будто были невидимками. За долгое-долгое время они так и не обменялись ни единым словом.

* * *

Одним субботним утром шестеро старшеклассников, которые часто приходили на площадку поздно вечером, наведались в поисках какой-то потерянной вещи. Они никогда не появлялись здесь так рано и остановились, увидев незнакомое лицо.

Старика в инвалидной коляске эти старшеклассники видели уже много раз, а вот парня, сидящего на лавочке, не узнавали. Его кожа была смуглой, а черные радужки глаз больше и насыщеннее, чем у японца. Он выглядел как иностранец.

Мальчик, возглавлявший группу из шести человек, носил новую ветровку Puma и наручные часы Grand Seiko, которые выглядели так, будто их только что достали из упаковки. Он купил их на деньги, полученные благодаря тому, что обманывал пожилых людей по телефону.

— Привет, — сказал дружелюбно мальчик в модной ветровке. — Ты живешь неподалеку?

Кошимо не поднял взгляд и продолжил вырезать ветку, что держал в руках.

— Ты не видел на земле наушников рядом с этой скамейкой? Они мои любимые.

Кошимо ничего не ответил.

Мальчик в ветровке присел на корточки, чтобы взглянуть ему в глаза.

— Ты из Перу? — спросил он, зажигая косяк. Эти старшеклассники курили травку в парке поздними вечерами, но никогда при свете дня.

— Слушай, — сказал мальчик. — Есть такое слово, шикато. Возможно, ты его не знаешь, так как не местный, но оно означает «игнорировать кого-то». Есть одна карточная игра под названием «ханафуда» с красивыми картинками на картах. На карте октября есть олень, повернувшийся спиной к луне. «Шика» — это олень, а «то» — десять. Шикато. Почему именно олень? Ну, парень в казино научил меня, что это также означает «неуважение». Это не тигр или волк, а слабый маленький олененок, что повернулся к тебе задницей. Поэтому никто никому не позволяет себе шикато. Какая щедрость с моей стороны, а? Я преподал тебе урок.

Пока мальчик в ветровке произносил свою речь, один из его более крупных друзей прокрался за скамейку и быстро обхватил Кошимо за шею. Это был удушающий прием, ну или, по крайней мере, грубая имитация. Его предплечье надавило на дыхательные пути парня, и тот набросился на него.

— Нихера он сильный! — выкрикнул крупный мальчик. — Ну же, помогите.

Остальные поспешили помочь, и в конце концов потребовалось четверо старшеклассников, дабы удержать одиннадцатилетнего мальчика. Ветка и нож выпали из рук Кошимо.

Мальчик в ветровке подобрал нож и направил его на искаженное от боли, покрасневшее лицо жертвы.

— Не смей меня игнорить, мразь. Когда я задаю вопрос, ты отвечаешь. Если не понимаешь по-японски, то скажи hello или buenos-что-то там.

Парень еще ближе поднес кончик ножа к лицу Кошимо и приставил его ко лбу. Потекла кровь. Взбудоражившись, старшеклассник добавил горизонтальный порез. Красная дорожка стекала по лицу Кошимо.

Старик в коляске, находившийся рядом со скамейкой, продолжал читать коэффициенты ставок на велогонки, игнорируя потасовку. Никто его не замечал, как будто он был камнем, валяющимся у дороги.

— Завтра ты принесешь нам деньги, — сказал мальчик, а затем пнул со скамейки банку с водой.

— Прекрати, — резко сказал мужчина в коляске. Кошимо никогда прежде не слышал его голоса.

Старик, привлекший внимание подростов, поднял глаза от коэффициентов ставок.

— Это сын Хиджикаты-сана.

Мальчики, державшие Кошимо, запаниковали и тут же отстали от него. Рука, давившая на дыхательные пути, отпустила горло, и парень болезненно закашлял. Из его глаз потекли слезы.

— Послушай, старик, — сказал мальчик в ветровке, подходя к мужчине в коляске. — Ты лучше не неси херню.

— Если ты мне не веришь, то милости прошу, продолжай. Мне насрать.

— Есть доказательства?

— В жопу доказательства, — сказал старик. — Отведите мальчика в участок и спросите сами. Хотите, чтобы я вас проводил?

Он рассмеялся и поднял руку. Мальчик побледнел, увидев недостающие пальцы, и замолчал. Если старик говорит правду, то их ждали вещи похуже побоев. Они могли не вернуться домой.

Пока Кошимо кашлял и отхаркивал, шестеро старшеклассников собрались, словно футболисты перед началом матча, и прошептали название синдиката якудз.

Кошимо не мог их расслышать, но название группировки и дела отца никак его не касаются. Отдышавшись, он встал и подошел к крупному мальчику, душившему его. Тот уже подросток, но даже так Кошимо был выше. Он схватил мальчика за волосы правой рукой и, несмотря на его яростное сопротивление, повали на землю, практически швырнув в грязь.

Остальные пятеро были ошеломлены, что в столь худом телосложении содержится столько силы. Между пальцев Кошимо торчало несколько вырванных волос.

Мальчик ударился головой о землю и замер. Парень в ветровке запаниковал и бросил в противника камень. Камень с глухим стуком попала по щеке. Место удара кровоточило, как и полость рта. Охваченный гневом и болью, Кошимо подошел к старшекласснику в ветровке и кинул на него устрашающий взгляд.

Мальчик в модной ветровке вырос в Кавасаки, как и Кошимо, и повидал свою долю ужасных взрослых. Существует класс людей под названием «тюремные поселенцы», презираемые даже среди якудза. Те, кто не могут контролировать свои позывы к насилию, находятся в самом низу иерархии. Из-за этого они постоянно мечутся между тюрьмой и свободой. Однажды один поселенец столкнулся плечом с другим парнем в хостесс-клубе. В итоге поселенец ударил его десятки раз, заклеил рот скотчем и отвез на реку Тама. Он связал своего беспомощного противника, оставил одного в рыбацкой лодке и отправил вниз по течению. Лодку заметили недалеко от устья руки, и мужчина был спасен, прежде чем его унесло в Токийский залив. Арестованный поселенец без тени сожаления сказал:

— Что? Если бы я собирался его убить, то не отправил бы на лодке. Что я сделал не так?

Мальчик в ветровке также знал нескольких «торчков». Это так называемые наркоманы, которые были настолько зациклены на наркотиках, что практически сходили с ума. Один «торчок» спрыгнул с третьего этажа на асфальт босиком. Волоча правую ногу с торчащей костью, она добралась до кафе на другой стороне улицы, сунула руку в аквариум рядом с автоматическими дверьми и вытащила оттуда золотую рыбку. Обезумевшая смеялась, поедая каждую рыбку.

Этот парень явно относился к этой категории людей. С ним нельзя справиться обычными способами. Глаза Кошимо налились пульсирующей кровью, а его скрежещущие зубы были окрашены в тот же цвет. Он напоминал дикого зверя, измазанного кровью своих жертв.

Мальчик подобрал нож Кошимо и достал свой собственный нож-бабочку, но его охватил глубокий страх. Этот человек перед ним ничем не отличался от поселенца или «торчка».

«Вот дерьмо, — подумал он. — Мой отец та еще проблема, но этот пацан даже хуже. Если я буду драться с ним, то мне жопа. Он попытается убить меня. Он сумасшедший».

— Te mato, — сказал угрожающе Кошимо.

— П-погоди, стой, — проговорил мальчик, ошеломленный убийственной враждебностью. Ему потребовались собрать всю свою волю, чтобы не развернуться и не убежать, спасая свою жизнь. — Прости.

Напуганный подросток заскрежетал зубами, достал из кармана немного денег и засунул их в карман-кенгуру дешевой худи Кошимо. Это был сигнал к отступлению. Старшеклассники попытались сбежать, бросив своего валяющегося на земле друга, но старик на коляске накричал на них. Двое остались и попытались поднять потерявшего сознание мальчика, но возникли большие трудности. Подросток, которого Кошимо повалил на землю, весил более восьмидесяти килограмм. Спустя тридцать секунд старшеклассник пришел в себя, уставившись на друзей пустым взглядом. Казалось, он не помнил, что произошло. Двое оставшихся позади предложили ему опереться на их плечи, после чего эта троица, пошатываясь, ушла с детской площадки.

* * *

Кошимо подобрал сломанную палку, строгальный нож, пустую банку и положил их на скамейку. Затем он подошел к стоящему на площадке фонтанчику и повернул вентиль, чтобы промыть раны на лбу и щеке, раздумывая о старике на коляске.

Когда мальчик вернулся к лавочке, старик заговорил первым.

— Досталось же тебе, — отметил он. — Но ты хорошо дерешься. Это у тебя от отца.

— Ты знаешь меня?

— Знаю. Твоя мать мексиканка, так ведь?

— Ай, — пробормотал Кошимо, дотронувшись до лба, а затем щеки.— Me duele aquí.

— Иди домой и приложи лед.

— Хорошо. Пока.

— Постой, — окликнул его старик. — Парень, сколько он там тебе положил в пузо?

— Пузо…

— Карман на животе, — пояснил старик, тыча в собственный живот.

Кошимо стряхнул с пальцев вырванные волосы и полез в карман. Внутри лежали три скомканные купюры по десять тысяч иен. Словно врач, принимающий пациента, старик небрежно протянул руку, забрал купюры и расправил их. Затем он положил две из них в карман, а одну вернул.

— Ты только что заработал неплохие карманные деньги, — сказал он, улыбаясь. У него уже почти не осталось зубов. — Не хочешь сходить на гонки на следующей неделе?

Часть 4. nähui

Пока холодный осенний ветерок обдувал его заживающие лоб и щеку, Кошимо сидел на скамейке на детской площадке и с энтузиазмом строгал ветку.

Рядом с лавочкой стояла инвалидная коляска. Однако сидящий в ней старик не изучал коэффициенты ставок на велогонки. Он принес с собой портативный телевизор, купленный на деньги, выигранные на прошлой неделе в гонках, и слушал его в наушниках.

Кошимо блаженно строгал ножом, пока вдруг над ним не нависла тень, и он поднял голову. Прямо перед ним встала инвалидная коляска.

— Очень хорошая работа, — сказал старик, уставившись на ветку в руках Кошимо. — Это воробьи?

— Cuervos, — поправил его Кошимо, а затем перешел на японский.— Вороны.

— О. Прости, — сказал старик. — Но ты себе пальцы не сломаешь, вырезать таких малышек на такой тоненькой веточке? Почему не возьмешь ветку потолще?

— Сломать мои пальцы? Нет. Почему мои пальцы сломать?

Кошимо вернулся к своему занятию. Ему нравилось вырезать на самых тоненьких ветках. Находясь в этом трансе, он не чувствовал голода.

Мужчина повернул правое колесо коляски, чтобы развернуться, а потом ему в голову пришла идея, и он обернулся на девяносто градусов, чтобы поговорить с Кошимо, отвернувшегося от него.

— Единственное в Кавасаки, с чем можно поиграть, это велосипеды и лошадки. Однако есть одна игра, где нужно забрасывать мяч в корзину. Ты когда-нибудь видел ее, парень?

Прежде чем Кошимо успел ответить, старик в коляске отсоединил наушники и показал ему новый переносной телевизор. На маленьком экране группа крупных мужчин бегала за темно-оранжевым мячом. Один из них бросил его о землю. Мяч отскакивал обратно ему в руку, и мужчина повторял это действо на бегу. Затем он величественно подпрыгнул в воздух, избегая вытянутых рук противника, забросил мяч в висящую над ним сетку.

— Отлично, — сказал старик, улыбаясь. Он отпил виски из лежавшей в кармане фляжки, чтобы справиться с осенним холодом. — Вот бы я мог в него сыграть.

Кошимо наклонился вперед, чтобы получше рассмотреть происходящее на экране. Он вспомнил игру из начальной школы, похожую на эту, но никак не мог припомнить ее название.

«Это та же игра? Может, нет».

Мальчик попытался представить, как его отражение в зеркале бегает по площадке, уподобляясь тем высоким мужчинам. Однако игроки, борющиеся за темно-оранжевый мяч, были больше, быстрее и сильнее него. Они быстро метались вперед-назад, зарабатывая очки и бегая от края до края площадки, пока время стремительно шло к нулю. Глаза Кошимо двигались по экрану. Два игрока столкнулись. Один упал на пол, а другой встал над ним и посмотрел на своего противника свысока. Прозвучал свисток. После короткой паузы игра возобновилась. Это удивительно, что двое мужчин не затеяли драку. На голову Кошимо, сосредоточенно смотревшего на экран, упал пожелтевший лист дерева гинкго.

— Интересная штука, да? — сказал старик.

— Эти люди, — сказал Кошимо. — Что это за люди?

Он попытался спросить о наименовании вида спорта, но старик в коляске сказал название компании по производству электроники. Расположенная в Кавасаки компания была спонсором и тезкой команды, за которую болел старик. Ошибочно приняв это за вид спорта, Кошимо повторял снова и снова, словно молитву из Библии, пока смотрел вторую половину матча.

* * *

Старик в инвалидной коляске уехал, и Кошимо остался один на детской площадке. Когда солнце начало садиться, он, наконец, отложил строгальный нож, подобрал четыре ветки, что украшал узорами в течение дня, и направился в сторону бывшего завода по производству автомобильных частей. Тени лежали на пути впереди него. Завод прекратил производство во время мирового финансового кризиса, и хотя станки и части увезли, пустое здание так и не было снесено. Там находились запрещающий проход знак и колючая проволока. Попасть внутрь было непросто. По словам старика, через промежуток между проволоками по ночам пробирались наркоторговцы и их клиенты, чтобы вести свои дела.

Кошимо знал, что его мать принимает наркотики. Она сама сказала ему об этом. Люсия кололась наркотиками, которые не являлись кокаином.

«Это сюда madre приходит за наркотиками?»

Стена из шлакоблока на западной стороне участка была разрушена, благодаря чему к зданию можно подобраться поближе. Кошимо забросил свои ветки на крышу из заржавевших листов железа.

Охапка веток, лежавших на ржавом металле, напоминала птичье гнездо. Все это было ручной работой Кошимо. Новые ветки, лежавшие выше, были более светлого цвета, а нижние — более темные и бесцветные. Все вырезанные ветки оказались закинуты на крышу заброшенного завода. Вот по такому правилу работал парнишка.

Отступив от обрушившейся стены, Кошимо залез в карман худи и вытащил купюру в десять тысяч иен, полученную от подростка, который выглядел так, будто вот-вот расплачется. Он уставился на бумажку.

Может, мальчик сможет воспользоваться этими деньгами, чтобы купить мяч для той игры, что ему показал старик. Спорт, в котором нужно бегать по площадке с мячом и забрасывать его в сетку.

Немного поразмыслив, Кошимо, как ему показалось, вспомнил, где можно найти магазин спортивных товаров, и направился на запад на улицу Шинкава, затем перешел по пешеходному мостику в район Сакай и пошел вдоль дороги на другой стороне.

Дойдя до грязного старого магазина спорттоваров, которым управляла пожилая пара, Кошимо шмыгнул носом и сказал название производителя электроники. Пожилая пара подсказала ему, где можно найти ближайший магазин электроники. Добравшись туда, он повторил вопрос. Они показали ему ряд разнообразных лампочек, оставив его в полном непонимании. Как такое произошло?

Удрученный Кошимо направился домой без мяча. Уходя из Сакай по пешеходному мостику, он прошел мимо нескольких учеников начальной школы.

— Я люблю Кавасаки, город любви.

Они напевали мусоровозную песню. Кошимо тоже был с ней знаком. «Я люблю Кавасаки, город любви» действительно было названием песни, но из-за того, что эта мелодия постоянно слышится из мусоровозов, дети стали называть ее мусоровозной песней. Младшеклассники внезапно прекратили петь и подбежали к поручням мостика, чтобы посмотреть вниз. Они заметили там своего одноклассника, ехавшего на велосипеде. Ученики вместе крикнули:

— Ты куда едешь?!

Мальчик на велосипеде остановился от неожиданности и поднял глаза на мост. Пока дети смеялись и хихикали, Кошимо спустился по ступенькам в одиночку и продолжил путь домой.

* * *

Мать Кошимо была дома и смотрела телевизор. Его отцу пришлось бросить элитный клуб, но она нашла работу в другом.

«Она, должно быть, собирается на работу, — подумал Кошимо. — Обычно в это время спит».

Ее волосы были завязаны, а на лице макияж. Она носила хорошую одежду, приятно пахла и с чистыми ногтями. Эта женщина была худее своего сына, но в то же время очень красива, когда не находилась под действием наркотиков.

Обычно Кошимо крал деньги из ее кошелька, но так как она была трезвой, вместо этого попросил их. Мать отказала, но он продолжал просить.

— Qué pesado, — отругала она его, но Кошимо был доволен. Он хотел не денег.

Часть 5. mäcuïlli

Став выше, Кошимо научился красть множество вещей. Это были оставленные на дороге велосипеды, одежда, обувь, строганные ножи из хозяйственных магазинов. Еду не воровал. На деньги, взятые из кошелька матери, он мог купить курицу.

Когда Кошимо исполнилось двенадцать лет, их семья переехала в новый дом. Обновленные постановления касательно якудза еще больше сократили доходы отца, и семье пришлось съехать из просторной квартиры. Они поселились в доме в районе Такацу, в Кавасаки, где старый школьный друг отца управлял на первом этаже хозяйственным магазином, а второй этаж сдавал в аренду для получения дополнительного дохода.

Они смогли въехать туда без внесения залога и других дополнительных взносов, но, как и в предыдущей квартире, Хиджиката Кодзо редко бывал дома. Казалось, что он не считал это место своим домом. Даже в тех редких случаях, когда отец появлялся, никогда не давал матери Кошимо денег на оплату счетов.

Вместо этого она платила за аренду деньгами, заработанными в клубе, а остальное тратила на наркотики, которые продавали ей коллеги.

В новой маленькой квартире стал скапливаться мусор. Мать Кошимо разбрасывала свою одежду повсюду. Когда по главной дороге мимо этого здания проезжали грузовики, окна начинали вибрировать.

Кошимо было грустно просыпаться на втором этаже магазина хозтоваров, потому что он больше не мог сходить на детскую площадку, где уже прижился, и увидеться со стариком на инвалидной коляске. Однако мальчик привык к одиночеству. Вскоре он нашел новый способ отвлечься.

На украденном велосипеде парень ездил в парк Тодороки Рёкучи в районе Накахара, где находился стадион Тодороки. Затем покупал билет в окошке и смотрел игру. Если он приносил с собой страховой полис матери, то мог приобрести детский билет. Только переехав в район Такацу, Кошимо узнал, что этот вид спорта называется баскетболом, а старик сказал ему лишь аббревиатуру принадлежащей компании электроники команды из Кавасаки.

В двенадцать лет рост Кошимо составлять сто восемьдесят сантиметров. Когда он шел по холлу, его принимали за местного баскетболиста, но мальчик никогда не прикасался к баскетбольному мячу, и его знания правил были в лучшем случае поверхностными. Тем не менее он обожал смотреть матчи.

Места на многих рядах пустовали. Большинство людей, приходивших посмотреть на матчи любительской лиги, были членами компании, но присутствовали также несколько фанатов, не имеющих к ним никакого отношения. Кошимо носил капюшон и всегда сидел один в темных частях верхних рядов. Игроки казались ему огромными.

«Интересно, стану ли я когда-нибудь похожими на них».

Любимым игроком Кошимо был чернокожий мускулистый мужчина. Керри Дюкасс — центровой, рост — двести десять сантиметров, вес — сто двадцать килограмм. В этот самый день он сыграл важную роль во второй половине, позволив команде компании по производству электроники перевернуть ход игры и выиграть. Покинув стадион, Кошимо поехал в большой магазин спорттоваров в районе Накахара. Он уже осматривал это место двумя днями ранее. Пока работники были слишком заняты проверкой новой поставки товаров, Кошимо взял синтетический баскетбольный мяч седьмого размера*. Мальчик впервые прикоснулся к соревновательному баскетбольному мячу, но благодаря длинным пальцам смог взять и поднять мяч одной рукой, как взрослый. Он быстро вышел из магазина, бросил украденную вещь в корзину велосипеда и покатил против ветра, крутя педали чуть быстрее, чем обычно.

[П/П: Баскетбольный мяч седьмого размера — мяч, масса которого составляет 567–650 г, а окружность — 749–780 мм.]

* * *

На следующее утро он встал довольно рано и сразу же отправился в район, где жил раньше. Кошимо никогда прежде не ездил на поезде или автобусе самостоятельно, поэтому всегда передвигался на велосипеде.

Он направился к детской площадке, надеясь показать мяч старику на инвалидной коляске, но нашел там лишь нескольких голубей. Мальчик сел на скамейку и начал ждать. К полудню старик так и не появился. Кошимо также не принес своего строгального ножа. От скуки он решил попробовать себя в дриблинге и бросил мяч о ствол дерева гинкго, имитируя бросок. Прождав старика до самого заката, Кошимо сдался, положил мяч в корзину и поехал обратно домой в Такацу.

* * *

Старик на инвалидном кресле умер. С ним произошел несчастный случай всего за каких-то шесть дней до того, как Кошимо вернулся на детскую площадку. Опьянев после фляжки виски, он упал на пятнадцатое национальное шоссе, на котором его и коляску переехал десятитонный грузовик с гравием, мгновенно раздавив металлическую раму, несущую его тело. Винтики и гайки разлетелись по дороге, сверкая на солнце и отскакивая от асфальта.

Первое мобильное дорожное подразделение и мобильный патруль полиции префектуры Канагава оградили место происшествия, а сотрудники отдела по расследованию дорожно-транспортных происшествий осмотрели его в выхлопных газах проезжавших мимо грузовиков. Следы торможения, осколки фар, остатки фляжки с виски и кусочки плоти были сфотографированы и тщательно собраны.

Член отдела расследования дорожных происшествий нашел нечто странное среди обломков коляски на другой стороне дороги. Там лежала веточка с вырезанными на ней красивыми изображениями птиц и геометрических фигур. Возможно, это была какая-то личная вещь старика. Если так, то ее нужно вернуть семье.

«Если кто-то из его семьи вообще появится», — поразмыслил сотрудник.

Он сфотографировал веточку, а затем положил в полиэтиленовый пакет для хранения.

* * *

После приобретения баскетбольного мяча седьмого размера у Кошимо появилась новая ежедневная рутина. Просыпаясь над магазином хозтоваров, он брал свой нож, мяч, консервную банку с маринованной скумбрией и пластиковую бутылку, наполненную водой из-под крана, а затем отправлялся к берегу реки Тама. Парень не приступал к игре в баскетбол сразу. Сначала находил ветку и вырезал линии до полудня. Без часов ему приходилось измерять ход времени голодом. Если он не успевал закончить, то прятал ветку в траве и возвращался за ней на следующий день.

Съев консервированную скумбрию и выпив бутылку воды, Кошимо всегда ненадолго засыпал, лежа на берегу. Когда солнце начинало заходить, он брал баскетбольный мяч в парк Мизонокучи. Парень гулял до самого вечера все по той же причине, что и обычно: дома нечем заняться.

По дороге домой ученики средних и старших школ перешептывались, гадая, что это за человек, который занимается в парке дриблингом с баскетбольным мячом, не зная основ игры. Кошимо пытался подражать стилю Керри Дюкасса, подпрыгивая, чтобы ухватиться за висевшую над ним толстую ветвь вишневого дерева. Ворона от испуга улетела прочь, каркая. Какое-то время парень свисал с ветви, болтая ногами в воздухе.

* * *

Ученики начальных классов, проходившие через парк по пути на послешкольные занятия, увидели высокого худощавого человека, играющего в темноте, и прозвали его Големом.

— Ты видел сегодня Голема?

— Да, видел.

— Чем он там таким занимается в одиночку?

— Играет в баскетбол.

— Ты это называешь баскетболом? Он просто бросает мяч в дерево. А еще с птицами разговаривает. Мне кажется, он сумасшедший.

Часть 6. chicuacë

Парк Мизонокучи был наполнен стрекотом цикад. Мимо Кошимо поспешно проходили люди, направлявшиеся в библиотеку, расположенную чуть дальше парка. На улице было еще светло, но библиотека скоро закрывалась.

Тринадцатилетний Кошимо время от времени наблюдал за проходящими мимо людьми, пока практиковал свой уникальный стиль дриблинга. Он никогда не заходил в эту библиотеку. Она напоминала ему о столь ненавистной школе, да и все равно не умел читать кандзи. Книжки с картинками выглядели интересными, но парень не хотел садиться читать рядом с маленькими детьми.

Вскоре двери библиотеки закрылись, а западное небо окрасилось в красный цвет. Как будто на город упала бесшумная бомба, и все охватил огонь. Среди красок, заливших небо, были оттенки темно-желтого с нотками оранжевого и немного зеленого. Облака напоминали шрамы, оставленные когтями какого-то огромного чудовища.

Когда солнце опустилось, красный цвет приобрел более темный оттенок, напоминающий кровь, а облака стали похожи на разорванные внутренности. Ужасная картина медленно уплывала на запад, и когда ни его тени, ни тени баскетбольного мяча уже не было видно, Кошимо решил, что пора идти домой. Он потянул за нижний край футболки, чтобы вытереть пот со лба, и пересек парк, время от времени бросая мяч о землю. В окрестностях деревьев продолжали стрекотать цикады, а в темном небе над головой пролетали вороны.

По пути домой Кошимо думал о матери, которая должна вернуться в квартиру над магазином хозтоваров, бормоча под нос на испанском языке. Иногда в последнее время он находил ее на входе, голой и без сознания, либо обмочившейся на кухне. Иногда она начинала беспричинно кричать.

Дойдя до главной дороги с интенсивным движением, Кошимо прекратил дриблить. Он не был настолько уверен в своих навыках, чтобы мяч не выкатился на дорогу. К тому же этот мяч является для него дорогим другом. Взяв его, он продолжил идти, перебрасывая из руки в руку.

* * *

В магазине хозтоваров все еще горел свет. Собственник и в то же время домовладелец за небольшую плату точил ножи. Ближе к вечеру свои ножи приносили люди, работающие на кухнях в барах неподалеку.

Кошимо заходил в этот магазин лишь раз, а именно когда его семья только переехала сюда. Владелец магазина, друг его отца, поприветствовал паренька, покуривая сигарету. Кошимо слегка наклонил голову, а затем осмотрел полки в поисках ножей, подходящих для строгания. Но здесь были только кухонные столовые приборы. Также можно найти дешевый золотой чайник и разрекламированную кастрюлю, но на этом все.

* * *

Кошимо поднялся по лестнице у дома, прижимая к груди мяч. Дверь в квартиру была не заперта, а внутри слышались крики. Парень открыл дверь и увидел, как отец, которого не было дома уже месяц, пинает лежащую на полу мать. Она что-то защищала. Ее лицо смотрело на татами, руки были прижаты к животу, а длинные волосы свисали на пол. Отец присел и схватил мать за руку.

— Больно! — закричала она на японском. — Прекрати!

— Вот ты заноза в жопе, — не выдержал он. — Мне те руку что ль отрубить?

Кошимо стоял в обуви в дверном проеме, наблюдая за этим. Он вспомнил темные отметины на руке матери, которые она так старалась скрыть.

«Он злится из-за уколов? — задумался он. — Но этим отметинам уже годы. Бессмысленно начинать злиться из-за них лишь сейчас».

Кошимо наблюдал за ними достаточно долго, чтобы понять, что именно отец делает. Он не был зол из-за следов от иглы. Этот человек пытался украсть ее кольцо. Она носила это ювелирное украшение с драгоценными камнями на безымянном пальце левой руки.

Хиджиката Кодзо хотел продать его до того, как это сделает она.

— Но это кольцо, что ты мне подарил, — взвыла женщина.

Кодзо знал, что это ложь. У нее не было обручального кольца. Она продала его еще давным-давно.

Блестяшка на ее безымянном пальце — это подарок от посетителя клуба на улице Накамиседори, где Люсия и работает. Пять замбийских изумрудов, 0.08 карат каждый, украшали это кольцо. Мужчина, подаривший его Люсии, был одержим латинками, и она не удосужилась упомянуть, что является женой Хиджикаты Кодзо.

Кодзо, удивленный сопротивлением Люсии и чувствуя усталость, закурил сигарету. Он, не удосужившись воспользоваться пепельницей, постучал по окурку прямо над татами, запятнав соломенное волокно.

Внезапный высокий свист застал Кошимо врасплох, как и Кодзо. На газовой плите стоял кофейник из нержавеющей стали. Из него со свистом вырывался горячий пар.

Хиджиката Кодзо наконец-то заметил стоящего на входе Кошимо с баскетбольным мячом в руках.

— Выключи плиту, — сказал он, прорычав на сына.

Кошимо снял ботинки и зашел внутрь, а затем повернул ручку.

— Иди сюда, — скомандовал его отец. — Держи руки этой бабы.

Кошимо притворился, будто не услышал его, вместо этого направившись к раковине, опустив голову. Но толстые пальцы отца схватили его за плечо. Кодзо развернул сына и заставил поднять голову, пока их глаза не встретились.

— Ты только посмотри, — сказал Кодзо, ошеломленно глядя на сына. — Еще, сука, вымахал. Че ты вообще жрешь? Собачью еду?

«Он такой маленький», — подумал Кошимо, глядя на отца сверху вниз. Если бы его поставили рядом с Керри Дюкассом, то Кодзо можно было бы принять за ребенка.

Однажды отец Кошимо был таким пугающим, что мальчик не мог даже взглянуть на него, но с каждой последующей встречей страх становился все меньше и меньше. Ростом в сто семьдесят шесть сантиметров, Кодзо не считался низким. Его руки, ноги и шея были толстыми, а грудь широкой и мощной. Но Кошимо давно перерос своего отца. За все эти годы Кодзо нисколько не изменился, в отличие от него. Мальчик улыбнулся, сам того не осознавая.

Презрение во взгляде сына привело Кодзо в ярость. Он взревел и дал Кошимо пощечину. Это был полноценный удар, и последняя капля самообладания не дала Кодзо бить сына кулаком. Такой удар мог убить Кошимо.

Тем не менее, несмотря на удар, парень остался стоять. Он даже не выронил мяч. И улыбался. То небольшое здравомыслие, что Кодзо смог вернуть, вновь покинуло его, и он начал бить своего сына, словно это драка на улице красных фонарей.

Кошимо выдержал наказание, так и не упав на пол. Более того, он выставил руки вперед, все еще держа мяч, и оттолкнул своего отца.

Кодзо безмолвно упал на спину. Он удивленно открыл рот, пока воздух не вернулся в легкие, затем нерешительно поднял голову. Отец уставился на сына с опухшей щекой, совершенно не веря в произошедшее. Мужчина просто не мог смириться с этим. Никогда еще прежде его не сбивали с ног в драке. По крайней мере, на его памяти.

«У него сумасшедшая сила, — подумал Кодзо. — Это моя кровь или кровь его матери-торчка?»

Как только его кашель прекратился, он вскочил на ноги и распахнул дверцу шкафчика. Кодзо искал кухонный нож, но не смог найти. На самом деле в этой квартире не было ни одного ножа. Кошимо избавился от них всех, потому что его мать махала ими, когда находилась в одном из своих приходов. Кинжал и строгальный нож, который парень использовал на ветках, были спрятаны у задней стенки шкафа.

Длинный нож, который Кодзо носил с собой на протяжении многих лет, сейчас не был при нем. Нынче полиция может с легкостью заковать его в наручники за ношение ножа для бумаги, не говоря уже о полноценном оружии. Вместо лезвий бандиты носят слезоточивый газ для самозащиты. Но идея того, чтобы якудза использовали что-то подобное вместо настоящего оружия, казалась Кодзо просто смешной.

Отец яростно выпнул дверь в кладовку и развернулся, чтобы выйти из квартиры. Кошимо услышал, как он быстро спускается по лестнице снаружи, и взглянул на мяч.

«Он вернется».

Как он и ожидал, его отец вернулся с лицом, так и кричащим «опасность», и ножом, взятым из магазина хозтоваров на первом этаже. Это был двадцатисантиметровый разделочный нож-гюто, оставленный здесь местным баром для заточки. Недавно заточенное лезвие слегка блестело, словно дождевые облака перед вечерним ливнем.

С налитыми кровью глазами Кодзо сделал выпад ножом, но Кошимо спокойно отошел назад, чтобы избежать его. Этот удар был гораздо более предсказуем, чем дикое махание лезвием Люсии.

Мужчина совершенно потерял здравомыслие. Он пытался зарезать собственного сына.

Когда нож начал двигаться в сторону живота Кошимо, тот остановил его находящимся в руках мячом. Нож вонзился глубоко в синтетическую кожу, и мяч громко лопнул. Он потерял свою упругость и упал на пол.

Злость охватила Кошимо. Кодзо достал нож из поверженного мяча и атаковал снова. Отец и сын сцепились. Кодзо ударил Кошимо по шее. Порез был неглубоким, но кровь пролилась, нарисовав на татами узоры. Парень схватил отца за шею одной рукой и надавил на сонную артерию с невероятной силой, подняв его в воздух лишь этой самой рукой. Глаза Кодзо расширились от удивления и агонии. Его ноги болтались. Кошимо не проявлял ни капли милосердия. Прямо как его отец.

— Зачем ты убил моего друга? — спросил Кошимо.

Голова его отца ударилась о потолок, сломав висевшую над ними лампочку. Стекло разбилось, и свет погас. Из глубин толстой шеи Кодзо послышался хруст ломающейся кости.

* * *

В наступившей темноте Люсия наблюдала пустым взглядом силуэт сына, поднимающего девой рукой ее мужа вверх. Пальцы ног Кодзо болтались в воздухе, а сам он казался неподвижным.

Невозможное настоящее смешалось с обычным для Люсии наркотическим приходом. Пот стекал с нее водопадом, и она погрузилась в реальность, созданную ее собственным разумом. Женщина не хотела видеть своих мужа и ребенка. Хулио. Перед ней стоял ее брат, широкоплечий, высокий, по прозвищу El Hombro. Он душил одного из тех отвратительных наркоторговцев. Восторженная Люсия вновь стала семнадцатилетней девушкой.

Ее окружал запах стеблей агавы и алкоголя, текилы и мескаля.

«Хулио отомстил, так что нам нужно закатить большую вечеринку».

Люсия была готова вот-вот начать приготовления, как вдруг тень закрыла ее глаза, а брат испарился.

Она убрала с глаз мокрые от пота волосы и уставилась во тьму. Теперь брат был мертв. Женщина вновь погрузилась в безграничное отчаяние. В конце концов, его убили. Люсия взглянула на кольцо на своем пальце.

«Точно, — подумала она. — За мной гнались. У меня пытались украсть кольцо. Но они его не получат. Я продам его и воспользуюсь этими деньгами, чтобы убраться из этого города. Мне нужно спешить. Мне нужно спешить».

Люсия вскочила, готовая бежать, и увидела спину ужасающе высокого мужчины. Кажется, он смотрел на труп ее брата. Это человек развернулся.

Почувствовав опасность, Люсия заметила рядом небольшое мачете, лежавшее на сушеной соломе. То самое, что она взяла с собой, когда покинула Кульякан. Женщина прыгнула за оружием, размахивая волосами во все стороны, и набросилась на наркоторговца, подвергающего ее девятнадцатилетнего брата пыткам.

Ошеломленный видом того, как его мать подобрала с татами гюто и напала, Кошимо отреагировал ударом. Переполненный адреналином после драки с отцом, он не сдержался. Она отлетела в стену, упала на попу и свалилась на пол, словно кукла.

Кошимо заговорил.

— Madre.

* * *

Владелец магазина хозтоваров, у которого пропал свежезаточенный нож, гадал, стоит ли вызывать полицию. Он нервно выкурил несколько сигарет и прислушивался к звукам, доносившимся сверху. Среди шагов он расслышал, как что-то хлопнуло.

«Надеюсь, это не пистолет», — подумал он. Как только все утихло, ему в голову пришла тревожная картина.

С лестницы послышались шаги, и дверь в магазин открылась. Но вместо Хиджикаты Кодзо, покрытого кровью убитой им семьи, владелец магазина увидел его высокого сына-полукровку. Мальчик был с пустыми руками, а на футболке огромное кровавое пятно.

— Тебя порезали? — спросил мужчина.

— Solo un poco, — ответил Кошимо, указывая на рану на шее.

— Где твой старик?

— Llame a la policía, por favor.

Кошимо находился в таком лихорадочном состоянии, что даже не осознал, что говорит по-испански. Он повторил это снова и снова, гадая, почему его слова не достигают владельца магазина.

Пожалуйста, позвоните в полицию.

* * *

Многочисленные сирены с воем пронеслись по проспекту Фучу-кайдо, окрасив вход в магазин хозтоваров ярко-кровавым светом. Открыв дверь в квартиру на втором этаже, полицейские обнаружили тринадцатилетнего мальчика, который сидел, прислонившись спиной к стене, и подбрасывал в воздух сдувшийся баскетбольный мяч. Тела его родителей лежали рядом на полу темной комнаты.

— Ты понимаешь японский? — спросил офицер, светя фонариком на мальчика.

Часть 7. chicöme

Согласно ошибочной истории, разошедшейся по району после инцидента, иностранец вторгся в дом японской семьи и убил ее.

Когда автомобиль отдела по уголовным делам вернулся с места убийства в полицейский участок Такацу-Минами, вспышки камер журналистов осветили тонированные окна. Сфотографировать что-либо, кроме черных стекол, не удалось, и даже если бы в кадр попало лицо подозреваемого, закон не позволяет публиковать его снимок, поскольку он является несовершеннолетним. Тем не менее фотография автомобиля, в которой сидел преступник, имеет новостную ценность.

Кошимо вели по участку, заковав в наручники и привязав к поясу поводок. Обработав небольшой порез на шее, полицейские сразу же заставили парня выпить воды, после чего взяли образец мочи для теста на наркотики и отвели в комнату для допросов. Офицер в форме привязал поводок Кошимо к ножке стола и, наконец, снял наручники.

В комнату вошли мужчина и женщина, сев напротив паренька. Мужчина был помощников инспектора отдела по уголовным делам, Тэрашима Нобухико, а женщина — офицером патруля отдела общественной безопасности, Касай Норико. Офицер Касай занималась преступлениями несовершеннолетних.

— Просто, чтобы убедиться, это ведь ты? — спросил помощник инспектора Тэрашима, показывая Кошимо документ.

— Не думаю, — ответил Кошимо, покачав головой. Он не распознал написанные там кандзи.

— Но ведь это твое имя, — мягко сказала Касай. — Это твое законное имя. Ты понимаешь, что здесь написано?

Кошимо снова взглянул на текст в документе.

土方小霜

— Нам нужно, чтобы ты подписал парочку документов, и мы бы хотели, чтобы ты использовал эти кандзи, — сказала Касай.

Кошимо понимал первую пару символов, Хиджиката, и даже умел их писать, однако не знал оставшиеся два. Он внимательно присмотрелся.

«Последние два читаются как Кошимо?»

Он узнал, что у его имени есть собственные кандзи, находясь в комнате для допросов в полицейском участке.

* * *

Кошимо не посещал школу с тех пор, как в начальных классах выбросил свой рюкзак в реку Тама. В ходе допроса Касай начала понимать, что мальчик ошибался насчет собственного возраста.

— Кошимо, — сказала она. — Ты родился не в двухтысячном, а в две тысячи втором. Тебе не пятнадцать, а тринадцать.

— Тринадцать, — повторил Кошимо, кивнув. — Trece.

— Ты можешь сказать мне имя своего отца?

— Кодзо.

— Ты знаешь, чем он занимается?

— Якудза. Бандит в Кавасаки.

— А твоя мать?

— Madre, — ответил Кошимо, почесав нос.

Родители мальчика были мертвы. Согласно первоначальному заключению судебно-медицинской экспертизы, отец скончался от перелома шейного отдела позвоночника и травмы спинного мозга, а мать — от внешнего ранения головы. Для более подробной информации им придется дождаться результатов вскрытия, но, судя по обстановке на месте происшествия, оба, очевидно, умерли практически сразу.

— Madre — это Люсия, — сказал Кошимо. — Люсия Сепульведа, Koshimo y Lucía.

— Что это значит?

— Это значит Кошимо и Люсия.

Он показал, как это пишется.

Koshimo y Lucía

— Ты знаешь, откуда она родом? — спросила офицер.

— Мексика. Синалоа, Кульякан. На японском говорится Мекишико.

— Да, верно, — кивнула Касай. В мыслях же она ворчала. — Ты был дома весь вечер?

— Я вернулся домой, когда стемнело.

— В какое примерно время? — спросил помощник инспектора Тэрашима.

* * *

Эти двое хотели составить отчет о событиях, приведших к убийству родителей Кошимо, но выяснили, что его показания были бесполезны, когда дело касалось времени. Он никогда не проверял часы. Парень даже не умел читать время по аналоговым часам.

Вместо этого полицейские решили поговорить о родителях Кошимо. Об отце он мало что знал, поэтому они спрашивали о матери.

— Madre любила hielo.

Они не были уверены, что он имел в виду, и задумались, не ослышались ли.

— Ты сказал «тело»? Она занималась спортом? — спросила Касай.

— Нет. Лед.

— Лед?

— Да. Это лед. Но не лед.

— Такой лед? — Тэрашима изобразил иглу, входящую в руку. — Твоя мать этим занималась?

— Sí, — ответил Кошимо.

Пройдя по участку и расспросив коллег, они подтвердили, что в Латинской Америке кристаллический метамфетамин называют hielo, или же лед.

— Кошимо, — сказала Касай. — Ты же не принимаешь hielo, да?

— Нет, — ответил мальчик, покачав головой.

* * *

В дверь комнаты для допросов постучались. Это был инспектор Йошимура Такэтоки из отдела по борьбе с организованной преступностью префектуры Канагава.

Инспектор Йошимура поспешил в участок Такацу-Минами, услышав от штаба, что Хиджиката Кодзо, лейтенант организации Ишизаки Шиндокай, был убит. Он поговорил с помощником инспектора Тэрашимой, бывшим одногруппником в академии, и они вышли в коридор.

Кошимо откинулся на спинку стула с трубчатой рамой и молча уставился в потолок. Оставшись с ним наедине, офицер Касай попыталась представить себе будущее мальчика. Отец-якудза, мать-наркоманка, полукровка, брошен родителями, без образования. Это целая комбинация из сложных обстоятельств для ребенка из Кавасаки, и хотя он должен расплатиться за убийство своих родителей, но виноват в этом не только ребенок.

«Он родился невезучим», — заключила она.

Йошимура и Тэрашима вернулись в комнату для допросов.

— Покажи свою руку, — сказал Йошимура низким голосом, смотря на Кошимо.

— Какую? — спросил Кошимо.

— Ту, которой ты схватил шею своего отца.

«Они ищут следы от иглы, — подумал Кошимо. — Но я ими не пользуюсь. Почему они мне не верят?»

Он положил свою длинную руку на стол ладонью вверх, чтобы полицейские смогли увидеть внутреннюю сторону локтя. Футболку мальчик переодел уже в участке.

Вот только инспектор Йошимура не искал следов инъекций. Его, имеющего большой опыт работы в отделе по борьбе с организованной преступностью, интересовала сама рука паренька.

— Напряги немного мускулы, — проинструктировал он.

Кошимо взглянул на мужчину, не понимая, что тот пытается выяснить. Тем не менее он подчинился, сжав руку в кулак. Это привело к трансформации длинной и тонкой руки мальчика. Бицепс и предплечье расширились, отчего на коже стали выпирать толстые вены.

Все три офицера полиции моргнули от удивления. Это была простая рука. Ни татуировок, ни следов от иглы, ни порезов. Просто рука мальчика. Но в его руке было столько мощи, сколько в любом конфискованном ими в Кавасаки пистолете или лезвии. Словно на столе появился питон, агрессивный и способный задушить их в любую секунду. Трое взрослых поняли, что никогда не смогут до конца понять истинную природу мальчика, просто поговорив с ним.

* * *

Инспектор Йошимура арестовал множество бандитов, гордых за свои умения в драках. Среди них всех лишь четверо или пятеро были поистине сильными, и их можно распределить по нескольким категориям. Однако этот мальчик производил совершенно иное впечатление. Он не был похож даже на своего отца.

В средней школе Хиджиката Кодзо практиковал сумо в районе Цуруми, что находится в Йокохаме. Поступив в старшую школу в Кавасаки, он присоединился к команде американского футбола. Кодзо был раннинбеком* и достаточно хорошим, чтобы его знали по всему региону Канто.

[П/П: Раннинбек, задний бегущий или просто бегущий — игрок нападения в американском и канадском футболе.]

Также был знаменит из-за своих навыков в драках. Он перенял некоторые приемы из футбола, стал носить капу и, зная, что другие не были настолько предусмотрительны, выбивал оппонентам зубы. Когда не находил, с кем подраться, Кодзо притворялся пьяным и извинялся, врезаясь в людей на улице. Если человек злился на него, то он с радостью пускал в ход кулаки.

Йошимура учился в школе в Йокохаме и часто слышал о Хиджикате, который был на год младше его. Такэтоки был дзюдоистом-тяжеловесом, достаточно талантливым, чтобы достигать финала на национальных турнирах. Команде было запрещено участвовать в каких-либо драках, и Йошимура прилежно следовал этому правилу. Однако ему нравилось слушать истории о совершаемых хулиганами глупостях, над которыми он смеялся со своими товарищами по команде. Раздевалка команды дзюдо была отличным местом, чтобы услышать всевозможные истории со всей префектуры Канагава. Истории о непобедимом Хиджикате Кодзо рисовали его настоящим зверем. Было невозможно поверить, что все это проделки шестнадцатилетнего парнишки.

По словам одного человека, пьяный Хиджиката вломился в спортзал, в котором не был записан, проигнорировал настоятельные требования работников уйти и без какой-либо страховки начал тягать штангу весом в сто пятьдесят килограмм. У него порвался сосуд, отчего началось ужасное кровотечение из носа, после чего отрубился и захрапел. Затем в зал пришли полицейские, разбудили его пощечиной и выгнали оттуда с окровавленной футболкой.

Когда Йошимура услышал эту историю, он и его товарищи по команде стали обсуждать, действительно ли можно выжать сто пятьдесят килограмм без страховки и в нетрезвом состоянии. В результате они пришли к выводу, что, гуляя из уст в уста, легенда была преувеличением того, что произошло на самом деле. Потому что для того, чтобы поднять штангу весом сто пятьдесят килограмм в состоянии алкогольного опьянения, требуется невероятная сила.

О Хиджикате гуляла еще одна довольно говорящая история.

Однажды июльской ночью, после суровой футбольной тренировки, он отправился в район красных фонарей Хориноучи и ввязался в драку с нигерийским зазывалой. Нигериец был бывшим боксером, ростом около двух метров. Хиджиката не только сломал ему передние зубы, но еще и схватил его кулак, сломал пальцы и попытался их оторвать. Когда приехала полиция и пара медиков, нигериец, крича во все горло, смотрел на свои болтающиеся, вывихнутые средний и безымянный пальцы.

* * *

У Хиджикаты была возможность получать стипендию в колледже, чтобы играть в футбол, но он потерял этот шанс, будучи арестованным за хранение марихуаны летом последнего года обучения в старшей школе. Кодзо бросил школу по собственному желанию, и его поведение продолжало ухудшаться.

К тому времени, когда Йошимура окончил колледж и поступил на работу в полицию префектуры Канагава, Хиджиката уже стал членом организованной преступной группировки, и его часто видели у офиса этого самого синдиката.

Они никогда не встречались в старшей школе, но теперь, став взрослыми, оказались по разные стороны баррикады противоборства полиции и якудза. Хиджиката никогда даже не слышал имени Йошимуры, но как только они наконец встретились лицом к лицу, инспектор с трудом сдерживал свой адреналин.

Слухи о Хиджикате оказались правдивы. Они начали драться в офисе якудзы, но в конце концов бандит сдался и позволил полицейскому заковать себя в наручники. Этой короткой потасовки было достаточно, чтобы Йошимура понял, насколько Хиджиката силен. Нет никого, кто мог бы пойти с ним в сравнение, даже в дзюдо. В то же время Хиджиката даже не отнесся к этой драке всерьез. Он валял дурака, улыбался и излучал уверенность. Под забитой татуировками кожей дремали пульсирующие мышцы, готовые атаковать. Он был из тех, с кем не хочется вступать в драку голыми руками. Огнестрел оставался единственным вариантом.

Хиджиката был известен среди якудза своей силой и яростью. Если проигнорировать его валяние дурака с офицерами полиции, он ни разу не проиграл в настоящей драке.

И вот теперь этот человек мертв. Вот так вот просто.

Согласно заключению коронера, рост Хиджикаты составлял сто семьдесят шесть сантиметров, а вес — сто два килограмма. Тем не менее его подняли в воздух одной рукой, ударили о потолок и сломали шею. Инспектор Йошимура до сих пор часто ходил на тренировки в додзе дзюдо в штабе полиции и не мог поверить в такой расклад событий. Никто не может быть настолько сильным. Какую силу хвата, руки и спину нужно иметь, чтобы провернуть подобное? Не говоря уже о силе, необходимой, чтобы ударить взрослого человека о потолок. Так еще и такого человека, как Хиджиката Кодзо.

Если этот тринадцатилетний мальчик убил его, то он был просто чудовищем. Полиция знала, что у Хиджикаты есть сын, но, поскольку он не был замешан в каких-либо преступлениях, они не обращали на него внимания.

* * *

«Подумать только, что он растил такого парня», — подумал Йошимура. — Достаточно. Можешь расслабить.

Кошимо расслабил руку.

— Встань, — скомандовал Йошимура.

— Давайте наденем наручники обратно, на всякий случай, — сказал помощник инспектора Тэрашима.

— Нет, не нужно, — сказал Йошимура, уставившись в глаза Кошимо. — Веди себя хорошо. Понял? А теперь встань.

Кошимо мрачно отодвинул стул назад, издав неприятный скрип, и медленно встал. Веревка все еще была привязана к ножке стола. Его рост составлял сто восемьдесят сантиметров. Голова почти доставала до потолка, когда парень посмотрел на дверь, то его взгляд прошел прямо над головой инспектора Йошимуры. Йошимура поднял глаза на мальчика.

— Меня казнят? — спросил Кошимо.

Йошимура не ответил сразу. Он посмотрел ему в глаза.

— После медосмотра тебя будут судить. В зависимости от решения суда, ты можешь отправиться в колонию для несовершеннолетних.

«Так как ему только тринадцать, скорее всего, его отправят в следственный изолятор первого типа», — подумал Йошимура. Он получит исправительное образование и выйдет оттуда через несколько лет. Но будет лучше, если мальчик никогда не увидит свободы.

— А, точно, — сказал Кошимо. — Я смогу играть в баскетбол?

Йошимура пристально посмотрел на него.

— Подумай о том, что ты сделал, прежде чем что-то говорить.

— Это была вина padre, — сказал Кошимо. — Он убил баскетбольный мяч. Это был мой друг.

В комнате наступила тишина. Трое полицейских уставились на тринадцатилетнего мальчика и задумались о долгих днях, что его ожидают.

* * *

— Я не видел того парня в последнее время.

— Да, интересно, куда он делся.

После того как в августе 2015 года Кошимо отправили в следственный изолятор для несовершеннолетних в Сагамихаре, мальчики, проходившие на закате через парк Мизонокучи, заметили, что Голем куда-то пропал.

Они были расстроены тем, что одна из их любимых городских легенд внезапно исчезла. Возможно, Голем жил в канализации и выбирался на поверхность из люков. Он кидал баскетбольный мяч в деревья, чтобы оглушить насекомых и птиц, а затем съедал их.

Даже после своего исчезновения Голем долгое время оставался одной из любимых тем для разговора среди детей. Некоторые из них даже пинали о дерево футбольные мячи, уподобляясь ему.

Однако через некоторое время всякие упоминания исчезли вместе с ним самим, и как только появилась новая история о четырехглазом крокодиле, живущем в реке Тама, дети окончательно забыли о нем.

Часть 8. chicuëyi

Казни, заказные убийства, трупы…

Обезглавленные мужчины и женщины свисали с моста, священника и процессию расстреляли из пулеметов, пока они проводили торжественные похороны на кладбище — реальность.

Убийства, возмездие, жертвоприношения…

Горящий школьный автобус, кричащие родители, кружащие в небе вертолеты, реальность, бронированные полицейские автомобили, мчащиеся по дороге к школе.

Кошмары, зверства, тела…

Разбомбленные здания, разбросанные по полу конечности, вывалившиеся внутренности, реальность, загруженный кокаином пикап, едущий на фоне черного дыма.

В guerra contra las drogas, проклятой реальности, с которой столкнулась эта страна, битва в Нуэво-Ларедо, что находится в штате Тамаулипас, расположенном на северо-востоке Мексики, являлась самой страшной. Эта земля была охвачена отчаянием, а беспощадные ветры смерти гуляли на каждой улице. Открытая война между двумя картелями превратила город в адскую пустошь.

* * *

За американской границей в утреннем издании 11 сентября 2015 года журнала Сан-Антонио было сказано вот что:

Последняя нарковойна достигает своей финальной стадии спустя два года. Прямо как Кульякан, штат Синалоа, расположенный на северо-западе Мексики, новым местом беззакония стал Нуэво-Ларедо, штат Тамаулипас на северо-востоке. Граждане продолжают жить, собаки гуляют по улицам, машины ездят, а светофоры горят, однако затаившаяся по всему городу опасность неизмерима.

Прямо через границу Техаса из Нуэво-Ларедо пролегает золотой путь, магистраль-35. По этому широкому шоссе, пролегающему через всю Миннесоту, проходят сорок процентов всей контрабанды наркотиков, провозимой из Мексики в Америку. Это приносит астрономические суммы денег в кошельки наркоторговцев. Даже если нынешняя нарковойна на северо-востоке Мексики сама собой разрешиться, количество провозимого кокаина не изменится. Изменятся лишь сеть связей поставщиков и название картеля.

Силы, захватившие контроль над северо-западом, выжидают своего часа, наблюдая за войной на северо-востоке. Картель, базирующийся в Синалоа, перевозит более половины всех наркотиков, доставляемых сюда из Мексики, и они более чем рады наблюдать, как их конкуренты сражаются друг с другом. Чем больше сил теряют другие, тем больше растет их собственная территория.

Старые тираны северо-востока, Лос-Касасолас, находятся в упадке, обреченные на судьбу тиранозавра рекса. Скоро наступит эра картеля Дого.

Количество провозимого через границу кокаина не изменится. Как и статус Соединенных Штатов, как самого большого рынка.

Журнал Сан Антонио

* * *

Братья Касасола, уроженцы Веракруса, отправились на северо-восток Мексики и за более чем два десятилетия превратили Лос-Касасолас в масштабную организацию, но их территория была поглощена новым картелем Дого, что привело к войне группировок в 2013 году.

Все, кто когда-либо бросал вызов Лос-Касасолас, умерли. Эта новая нарковойна привлекла внимание мексиканских властей, а также заграничных УБН и ЦРУ.

Лидер картеля Дого не был мексиканцем. Он родился в Аргентине, а картель назвал в честь гордого аргентинского дога, породы бойцовой собаки, способной убить пуму.

Выбор величайшей бойцовой собаки в качестве символа был вполне оправдан. Картель Дого очень агрессивен. Вцепившись зубами в Лос-Касасолас, они отказывались отпускать, игнорируя какие-либо последствия.

И дня не проходило без того, чтобы два картеля не устроили перестрелку на улицах Нуэво-Ларедо, проливая на асфальт кровь и раскидывая пустые магазины, сея смерть на своем пути.

* * *

Замечая своих врагов, они тут же начинали перестрелку, игнорируя мирных жителей.

Более пятидесяти наркоторговцев приняло участие в перестрелке посреди города, оставив каждое здание в радиусе пятидесяти ярдов изрешеченным пулями. Восемнадцать пассажиров умерло внутри pesero*, микроавтобуса, попавшего под перекрестный огонь, чьи окна не смогли остановить пули. Некоторые из них попали в фургон с несколькими многообещающими молодыми бейсболистами, убив двоих из них. Их команда провела памятную игру в честь них, но никто и плохого слова не сказал о картелях. Никто не осмелился упомянуть их названия.

[П/П: Pecero — вид общественного транспорта, наиболее часто встречающийся в Мехико, получивший название из-за того, что изначально стоимость проезда в нем составляла один песо.]

Война становилась все хуже и хуже, и местные газеты прекратили печатать какие-либо материалы. Они оплакивали погибших в передовых статьях, но ни в одной из них не говорилось правды об ответственных за это картелях.

Los Casasolas y Cartel del Dogo.

Эти слова должны были появляться на первой полосе каждый день, но никогда не публиковались из-за страха перед возмездием.

Айозе Рубиалес, 55, газетный писатель.

Томас Телечеа, 41, газетный писатель.

Перпетуа Лусиентес, 33, журналист.

Вивиано Фриас, 27, писатель/блогер.

Эйнджел Гарза, 38, телепродюсер.

Список тех, кто отважно критиковал войну картелей и впоследствии подвергся нескончаемым угрозам и казням, бесконечен. Их голоса были погребены под холодной землей, а кровь, проливающаяся на улицах над их головами, возвестила о гибели таких возвышенных понятий, как закон, порядок и журналистика.

* * *

Добровольная самоцензура медиа в отношении картелей началась после смерти автора бестселлеров Касимиро Сан-Мартина, имевшего собственную информационную сеть и гуманистические взгляды. Он стойко критиковал коррумпированные отношения между Лос-Касасолас и местной полицией.

Картель с легкостью убил одиннадцать круглосуточных телохранителей Касимиро и похитил его. Больше этого человека никто не видел, пока спустя пять дней его труп не обнаружили на фабрике по переработке чили. Состояние тела было настолько ужасным, что даже у следователей, привыкших к жестокости наркоторговцев, возникли трудности с его осмотром.

Правая рука, левая рука, правая нога, левая нога: ничто из этого не было узнаваемым. Судмедэкспертиза заключила, что конечности семидесятитрехлетнего автора были заморожены, пока тот все еще был жив, а затем раздроблены чем-то твердым, вроде молотка. Официальной причиной смерти назвали шок от потери крови, но ужас и агония, должно быть, остановили сердце пожилого мужчины задолго до этого. Однако это навсегда останется лишь предположением, так как сердце, с помощью которого можно было это подтвердить, не найдено. Оно оказалось вырезано из тела, оставив в груди зияющую дыру.

* * *

Наркоторговцы Лос-Касасолас запустили гранату через пуленепробиваемое окно джипа картеля Дого.

Неспособные увернуться от перевернутого горящего автомобиля, едущие за ним машины врезались друг в друга. Касасольцы тут же открыли огонь по врагам, изредка забрасывая их гранатами. Как только кончились боеприпасы, они подошли к машинам, осмотрелись в поисках тех, кто еще дышал, вытащили их наружу, затем сорвали одежду и перерезали сонные артерии. К тому моменту запись казней и выкладывание их в интернет стало обыденным делом. Картель Дого делал то же самое. Однако у них не было времени стоять и снимать настолько яростный бой. Им нужно было сосредоточиться на том, чтобы как можно быстрее уничтожить врага, пока не подошло подкрепление. Они убивали людей с такой эффективностью и безнаказанностью, словно забивали скот или давили букашек. Это был экстремальный предел насилия и необъятного ужаса. Ад, которому нет конца. Улица была залита кровью.

Когда прибыл полицейский спецназ, Лос-Касасолас храбро начали перестрелку, но в итоге отступили. Они потратили непомерное количество патронов на своих конкурентов, а делать то же самое с полицией было бы пустой тратой ресурсов. Такой вот у картелей особый вид прагматизма. В конце концов, это все бизнес.

Сражение с полицией, облаченной в шлемы и бронежилеты, приведет к трате тысяч, десятков тысяч патронов. Но вот если нападать на одиноких офицеров, идущих домой с работы, то им хватит лишь нескольких пуль. Именно для этого картели отправляют своих sicarios.

Изолируй и устрани каждого командующего офицера, одного за другим, а затем убей их семьи. Держа цель под прицелом триста шестьдесят пять дней в году, картели могут держать копов в страхе и подчинении. На враждебно настроенных прокуроров и судей можно проявить такое же давление. Картели продолжат поддавать жару, пока их цели не уволятся и не сбегут в земли gringos. В ином случае счетчик трупов просто увеличится.

* * *

Лос-Касасолас возглавляли четыре брата.

«El Pirámide» Бернардо Касасола.

«El Jaguar» Джовани Касасола.

«El Polvo» Вальмиро Касасола.

«El Dedo» Дуилио Касасола.

Их враг, картель Дого, сконструировал систему перехвата сообщений, сравнимую с американской УБН, что позволило им определить координаты убежища Лос-Касасолас, особняка, расположенного на окраине города, и напасть на четырех братьев совершенно неожиданным образом.

В четыре утра девятого сентября 2015-го они провели бомбардировку с помощью беспилотника, схожую с теми, что американцы постоянно проводят на Ближнем Востоке.

Беспилотник был огромным, с размахом крыльев в целых восемь метров, жужжащим во тьме. Он сбросил на особняк военную бомбу весом в двести двадцать пять килограмм, разнеся здание в щепки. Бернардо и Джовани, первый и второй братья, не пережили взрыва. Все, что от них осталось, — это обгорелые ошметки плоти. Ничего, чему можно провести должные похороны.

* * *

Третий брат, Вальмиро Касасола, избежал взрыва по чистой случайности. Он не мог уснуть, а потому вышел покурить и в итоге разговорился с охранником у ворот. Когда Касасола развернулся и увидел взорванный особняк, первоначальной мыслью было то, что по ним ударили ракетой типа «воздух-земля». Поэтому, когда его подчиненный прибежал к нему с другого конца территории особняка, Вальмиро уже смотрел на небо, тыча пальцем вверх и крича.

Основываясь на размере силуэта беспилотника, очерченного на фоне луны и звезд, Вальмиро предположил, что нападение было организовано SEMAR, мексиканскими военно-морскими силами. Однако ВМС не будут пренебрегать попытками захватить цели, вместо этого решив просто разбомбить их.

«Это должен быть картель Дого», — подумал Вальмиро.

Его жена и дети спрятались в подвале особняка. Ведущий оттуда подземный ход завалило бетоном, поэтому по решению четвертого брата, Дуилио Касасола, семью отправили обратно на первый этаж.

Вальмиро увидел стекающую с головы его брата кровь. Дуилио нес AR-18, американскую штурмовую винтовку. Любимым занятием было скармливать пальцы еще живых врагов свиньям. Поэтому его и стали звать El Dedo, «Палец».

— ¡Pinche cabrón! — выругался Дуилио, рассаживая семьи всех братьев по бронированным машинам, Grand Cherokee и три Range Rover. — ¡Vamos! ¡Vamos!

— No, alto, — предупредил Вальмиро, и в ту же секунду взорвалась вторая бомба, сотрясая землю и валя деревья. Извергся шар огня, поглотивший Дуилио.

Машина с женой и детьми Вальмиро только что благополучно уехала, и за ней полетел второй огромный беспилотник. Один из людей Касасолы, сидевший в Cherokee, высунулся из окна и прицелился из противотанковой ракетницы российского производства, но дрон уже сбросил свою бомбу на рассчитанные координаты. Все четыре машины взлетели в воздух. Взрыв разорвал землю и забрал с собой жизни всех, кто находился в радиусе.

Радио Вальмиро загудело предупреждениями о том, что машины картеля Дого уже в пути, но было слишком поздно. Линия из фар уже виднелась на горизонте.

Он схватил несколько стволов и гранат, закинул их в пикап RAM 1500 и угнал по лесной дороге под превосходным небом и раздающиеся позади выстрелы. Он давил на газ и размышлял о камере высокого разрешения, которой беспилотник обязан быть оснащен.

«Она сможет распознать мое лицо? Возможно. Так что он полетит за мной».

Вальмиро приехал на пустой участок в тридцати одном километре от особняка, и спрятал пикап внутри сарая, заброшенного предыдущим оккупантом. Машина, оставленная в месте, где будет видна ее крыша, станет легкой мишенью. У Вальмиро даже не было возможности оплакать свою семью. Он сразу же залег в высокой траве на живот и, осторожно оглядываясь по сторонам, связался по радио со своим подчиненным, Андресом Мехия.

Андрес принес с собой бинокль и рюкзак, набитый C-4. Он направил бинокль в сторону светлеющего неба, наблюдая за грациозным беспилотником.

— Это военный беспилотник, — сказал Андрес. — Но не боевой. Он мне очень напоминает Boeing X-45.

Прежде чем стать наркоторговцем, Андрес служил в мексиканской армии, и поэтому имел довольно много знаний об оружии. Он передал бинокль Вальмиро, и тот взглянул через линзы. Жуткий самолет был почти восемь метров в длину с серым корпусом без окон. Он кружил по небу над Нуэво-Ларедо. Было очевидно, что именно ищет картель Дого.

«Они увидели, как я сбежал».

El Polvo, «Пыль». Это кличка, известная среди наркоторговцев, правоохранительных органов и в мире в целом. Он был самым беспощадным из четырех братьев, возглавлявших Лос-Касасолас. Картель Дого убил трех братьев, но их работа еще не завершена.

* * *

Вальмиро и Андрес переждали попытки беспилотника найти их, а затем отправились в центр города. Там беспилотник уже не будет их преследовать. Когда они сели обратно в RAM 1500, не прошло и пяти минут, как машины Дого заметили их, после чего завязалась яростная перестрелка. Лобовое окно пикапа, сделанное из армированного стекла, треснуло и побелело, словно запотев от утренней росы, после чего разбилось. Шины лопнули, и пикап занесло.

Двое мужчин выпрыгнули из машины и открыли ответный огонь. Андрес выстрелил из своего оружия и кинул гранату, но почти сразу же словил пулю в правое плечо. Кровь брызнула на щеку Вальмиро. Андрес упал на землю и пополз в сторону. Вражеские пули отскакивали от асфальта и звенели о дорожные знаки.

Вальмиро знал, что не сможет спасти Андреса. Он схватил рюкзак, набитый C-4, и побежал в противоположном направлении в сторону шоссе. Спустя какое-то время мужчина заметил остановившийся на обочине грузовик Toyota. Его владелец, молодой фермер, только что закончил привязывать к кузову ткань, накрыв лежащую там кучу чили. Вальмиро застрелил фермера в голову и позволил его телу рухнуть на землю, а затем снял с него сомбреро и постарался как можно лучше скрыть им свое лицо.

Внутри грузовика на пассажирском сиденье сидела жена фермера. Вальмиро выстрелил ей в лицо, открыл дверь и вывалил ее тело. Он мигом вылез из грузовика и приподнял ткань, чтобы узнать содержимое кузова, беспокоясь, что там может находиться их сын, но нашел лишь гору чили. Вальмиро вернулся на водительское сиденье.

* * *

Вальмиро подъехал к автозаправке самообслуживания.

Он вышел из грузовика на углу заправки и купил в торговом автомате пачку жвачки, а затем открыл рюкзак, чтобы проверить телефонный номер детонатора C-4. Бомба была подключена к смартфону, звонок на который активирует ее. C-4 не взрывается от контакта с пулями или огнем. Для его подрыва необходим детонатор. Запомнив телефонный номер, Вальмиро положил детонатор в один из обмотанных пленкой блоков взрывчатки, после чего закопал его под горой чили и покинул заправку.

Он поехал на восток. Найдя искомый им стенд народного творчества, мужчина съехал с дороги, приподнял сомбреро фермера для лучшей периферийной видимости, а затем связался с Андресом по беспроводной рации.

— Приходи к стенду народного творчества, — сказал он. — У которого вывеска в виде кактуса.

Скорее всего, Андреса либо застрелили, либо подвергли пыткам и убили. Сообщение Вальмиро предназначалось не ему, а картелю Дого, подобравшему его рацию.

* * *

В час дня, стоя под облачным небом сезона дождей с видом прямо на вывеску в виде кактуса, находящуюся у стенда народного творчества, Вальмиро Касасола осматривал свое лицо в зеркале заднего вида. Он пожевал жвачку из торгового автомата, выплюнул ее и прилепил ко лбу, чтобы остановить капающую на глаза кровь.

Вальмиро сделал глубокий вдох, а затем выдохнул. Хоть ему и сорок шесть лет, он все еще вынослив, а воля его несгибаема. Наркоторговцу не выжить без этих качеств. Его братья, подчиненные, жена, сын и дочь были мертвы, но он не мог ни взмолиться небу и спросить «Боже, за что?», ни сесть в церкви и оплакать их. Это дело простых людей.

«Секунда, когда моя семья была убита, положила начало моему долгому поиску возмездия. Мой Бог не прощает грехи», — подумал Вальмиро. Его вездесущим был бог сражений, превзошедший сам ад. Йоуалли Эекатль, Ночь и Ветер. Титлакауан, Мы его рабы. Тескатлипока, Дымящееся зеркало.

Он проверил оставшиеся патроны в двух стволах на его коленях. Четыре патрона в австрийском Glock 19 и три в швейцарском пистолете-пулемете TP9. Оба используют одни и те же патроны, а именно 9х19 мм Парабеллум.

Вальмиро достал пули из TP9 и вставил их в Glock 19. ПП имеет более высокую начальную скорость и дальность стрельбы, но если учесть, что он собирается сделать, то все патроны лучше вставить в пистолет, стрелять из которого куда проще.

Он сжал пистолет и лег на сиденье, замедлив дыхание. Никакой звук не достигал его левого уха, так как ударная волна от бомбардировки разорвала барабанную перепонку. У Вальмиро кружилась голова. Возможно, внутреннее ухо и полукружные каналы были повреждены, что нарушило его чувство равновесия. Ему не было настолько паршиво еще с той ночи в Колумбии.

Семь лет назад он плавал в маленькой подлодке колумбийского картеля. Судно было построено в джунглях и могло унести под воду шесть пассажиров с кокаином. Внутри нее было тесно, как в тюремной камере, а кислорода мало. Во время путешествия по дну Мексиканского залива одного из колумбийцев вырвало и он потерял сознание. Судно заполнил отвратный запах рвоты, но оно не могло всплыть из-за бдительных глаз SEMAR, а вентиляции в нем попросту не было. Спустя некоторое время мужчина, которого вырвало, пришел в сознание, но его колумбийские товарищи разозлились на него настолько сильно, что пристрелили сразу же, как только вернулись на сушу.

«Тот стальной гроб был ужасен, но по крайней мере мы передвигались в воде, — подумал Вальмиро. — Сейчас же ситуация куда хуже».

El barco se hundió.

Barco, его корабль — это картель. И когда он пошел ко дну, все затонуло вместе с ним. Все.

* * *

Вальмиро откинулся на спинку водительского кресла грузовика и в ожидании уставился на вывеску в виде кактуса. Однажды к этому магазину народного творчества стеклось множество иностранных туристов, покупавших там вещички, связанные с Día de los Muertos*: куклы скелетов, алтари, сахарные черепа. Даже с учетом того, что до ноября было еще несколько месяцев, красочные поделки продавались как горячие пирожки. Теперь же туристы не посещают это место. Довольно большой этаж здания был пустым и заброшенным, а из посетителей здесь лишь местные. Они покупали ведра, шланги и швабры.

[П/П: Día de los Muertos (День мертвых) — праздник, посвященный памяти умерших, проходящий ежегодно 1 и 2 ноября в Мексике, Гватемале, Никарагуа, Гондурасе, Сальвадоре.]

* * *

На парковку магазина народного творчества подъехал автомобиль. Когда он остановился, из него вышли пожилые мужчина и женщина вместе со своим маленьким внуком. Ему было около семи лет, а в руках он нежно держал игрушечный бэтмобиль, словно щенка. Супермобиль бэтмена казался слишком большим для детской игрушки, а толстые шины показались Вальмиро размером с дольку апельсина. Возможно, она радиоуправляемая.

Старик огляделся вокруг, а затем провел жену и внука через дверь под большой вывеской в виде кактуса. Через минуту здесь появились пять машин с наркоторговцами из картеля Дого, словно желая сыграть злую шутку с судьбой посетителей. Вооруженные люди, ищущие El Polvo, забежали в магазин, оставив снаружи трех охранников.

Вальмиро завел двигатель пикапа, повернул в сторону магазина и вдавил педаль газа. Когда охранники открыли по нему огонь, он пригнулся, а затем выпрыгнул из открытой двери.

В молодости мужчина получил немало опыта выпрыгивания из движущихся машин. Одним из проверенных временем способов провоза контрабанды в Мексике состоял в том, чтобы сбросить с обрыва набитый кокаином пикап в океан, где его ожидали партнеры по бизнесу на гидроциклах, готовые собрать всплывающий на поверхность товар. Вальмиро и остальные держали руки на руле и делали ставки, кто останется в машине дольше всех. Это называлось игрой в цыпленка. Они чертили мелом линию на том месте, где кто-то выпрыгивал из машины.

Выкатившись на парковку магазина народного творчества, Вальмиро встал на колено и нажал на курок Глока, считая выстрелы.

«Siete, seis, cinco…»

Он подстрелил одного из охранников, который попытался увернуться от неуправляемого грузовика, прострелил голову второму, что начал шмалять по нему из MP5, и попал третьему в живот шестым выстрелом. Последний попытался встать на ноги, но вместо того, чтобы добить его, Вальмиро нажал на кнопку звонка на своем смартфоне.

Грузовик влетел в здание как раз в момент взрыва погребенного под горой чили C-4. Окна выбило наружу. Асфальт задрожал. Поднялись клубы черного дыма, а горящая вывеска в виде кактуса рухнула. Из разнесенного здания выскочила крыса, объятая пламенем. Она рванула через парковку в сторону Вальмиро и закружилась на месте, горя в ужасе. Спустя секунду мужчина заметил, что это вовсе не крыса, а шина игрушечного бэтмобиля.

Часть 9. chiucnähui

Вальмиро не путешествовал в одиночку с лишь одним патроном в пистолете еще с тех времен, когда был мальчишкой. Все это казалось ему плохой шуткой. Он пересаживался с автобуса на автобус, звоня в города в Техасе. Мужчина не вел разговоров, а только звонил. У Лос-Касасолас есть несколько баз в этом штате. Одна расположена в Ларедо*, находящимся за Нуэво-Ларедо, прямо на другой стороне реки Рио-Браво, которую gringos называют Рио-Гранде. Другие базы находятся в Дель-Рио, Остине и Далласе.

[П/П: Нуэво-Ларедо и Ларедо — сросшиеся мексиканский и американский города соответственно, разделенные границей, пролегающей вдоль реки Рио-Гранде.]

Куда отправится человек из Нуэво-Ларедо после того, как его убежище было уничтожено, братья убиты, а сам он бежит от беспилотников-бомбардировщиков? Вальмиро был уверен, что люди картеля Дого думают, он отправится на север. Они считали, что потерпевший поражение El Polvo сбежит в Америку.

В конце концов, Нуэво-Ларедо стоит прямо на границе. Техас находится куда ближе, чем дом братьев Касасола, Веракрус. По крайней мере, если Вальмиро доберется до Америки, то в городском окружении ему не придется беспокоиться об охотящихся на него огромных беспилотниках. Зная, что они прослушивают его связь, он отправил картель Дого вынюхивать его на границе между Техасом и Тамаулипасом, а затем выбросил свой смартфон в переулке.

* * *

Шестнадцатилетний Теодоро Форке, больше известный как Лоло, работал в небольшой carnicería в Нуэво-Ларедо. Он боготворил Лос-Касасолас и даже продавал наркотики на улице. Хотя не является членом картеля, он как минимум немного известен среди криминального элемента в этом районе. Лоло приходилось поддерживать свою семью, но он был настолько беден, что даже не мог купить пистолет. Однако подросток все равно мечтал стать наркоторговцем Лос-Касасолас и заработать кучу денег.

Отец Лоло был тренером на ипподроме, но в какой-то момент попал в неприятности из-за наркотиков. Мужчина из картеля Дого по имени Санчо убил его. Лоло надеялся отомстить, но Санчо умер незадолго после того, как убил его отца.

Наркоторговец постарше рассказал Лоло, что его убил El Polvo.

— Это значит, что Санчо подвергли пыткам. Твой старик был отмщен.

Вальмиро, El Polvo, действительно убил Санчо, но это не имело никакого отношения к смерти отца Лоло. И все же это принесло свет в сердце мальчика.

«Один из братьев, управляющих Лос-Касасолас, самым могущественным картелем во всей Мексике, отомстил за моего отца!

* * *

Когда El Polvo, тот загадочный и далекий от него человек, внезапно пришел в магазин, Лоло едва ли повел глазом. Он понятия не имел, как Вальмиро выглядит на самом деле.

— Чей это байк? — спросил Вальмиро. Снаружи стоял Bajaj CT 100, индийский мотоцикл.

— Мой, — сказал Лоло.

Вальмиро достал купюру. Увидев ее номинал, Лоло тихо обрадовался. Это казалось каким-то сном. Теперь он сможет купить пистолет. Не занять, а купить свой собственный. Это был первый шаг на пути становления настоящим наркоторговцем.

— Купи себе новый, — сказал Вальмиро, передавая ему деньги. — У тебя есть шлем, который закрывает лицо? Я куплю и его. И хочу немного воды.

Утолив жажду стаканом воды, принесенным Лоло, Вальмиро зализал волосы назад и принялся мыть лицо, пока порез на лбу не перестал кровоточить. Затем он взял ключ, сел на только что купленный мотоцикл и проверил количество бензина.

— Вам нужно что-нибудь еще, Señor? Coca? — тихо спросил Лоло.

Вальмиро покачал головой, надел шлем и включил двигатель.

— Hasta luego, — попрощался он.

* * *

Вальмиро отправился на юг по федеральному шоссе номер два, пролегающему вдоль Рио-Браво. Он смотрел на проплывающие мимо пейзажи через визор шлема, представляя себе маршрут побега и размышляя о предстоящих тяжелых днях. Вальмиро сбежит настолько далеко, насколько потребуется, и как только наберется достаточно сил, отправится мстить картелю Дого за убийство семьи. Он убьет даже тех, кто станет молить о пощаде.

«На восстановление картеля и возвращение нашего особняка уйдут годы. Но я это сделаю».

Слово «отчаяние» было для Вальмиро пустым звуком. Он смирился с жестокостью мира, преподнес кровь своему богу и гордо замаршировал по аду, словно воин. Мужчина привык к боли. Привык молиться своему ацтекскому богу и идти плечом к плечу с агонией.

* * *

Проехав двести шестьдесят семь километров, Вальмиро добрался до Рейносы и остановился у mercado. Он припарковал мотоцикл у входа на многолюдный рынок, снял шлем и оставил его заметно висеть на ручке. Ключ все еще был вставлен в замок зажигания. Пройдя дальше на mercado, мужчина развернулся как раз в тот момент, когда молодой парень в потрепанной футболке поспешно уехал на мотоцикле.

«Просто увези его как можно дальше», — молча попросил его Вальмиро.

Он сказал продавцу кактусов, что потерял телефон и заплатил мужчине, чтобы одолжить старенький BlackBerry. Вальмиро позвонил Мигелю Труэбе, детективу полиции. Мигель был информатором картеля, работавшим внутри полиции Рейносы.

Вальмиро назвал ему место встречи, стер звонок из истории, а затем вернул телефон мужчине.

Идя по суетливому рынку, он купил в одной из лавок пирожок. Вместо сдачи попросил пару полиэтиленовых перчаток для готовки и, наслаждаясь вкусом говядины и авокадо, пошел сквозь толпу.

Вальмиро купил футболку и брюки, кухонный нож уже в другом магазине, а в третьем — дешевый китайский фонарик.

Чем дальше он двигался на запад, тем меньше становилась толпа, пока не исчезла вовсе около церкви. Вальмиро зашел в часовню, вошел в исповедальню, поднял половую панель и спустился по лестнице, ведущей под землю.

Находящийся под Рейносой проход, ведущий на восток, известен среди старших членов Касасолас как Куецпалин. Это означает «ящерица» на науатле, языке Ацтекской империи. В Мексике есть места, где на нем говорят и сегодня. Abuela Вальмиро родом из такого региона.

Лос-Касасолас владеет туннелем, пролегающим между Тамаулипасом и Техасом, но прежде чем приняться за столь массивный проект, они провели пробные раскопки в Рейносе. Это был Куецпалин, семидесятиметровый подземный проход.

Вальмиро включил фонарик, опустил голову и двинулся вперед. Внутри туннеля высотой в сто пятьдесят сантиметров стоял холод. Это связано с тем, что к моменту выхода из туннеля он будет покрыт грязью с головы до ног.

В конце прохода его ждала веревочная лестница, и Вальмиро выбрался по ней на поверхность. Теперь он оказался внутри склада шляп. Там все было заставлено картонными коробками, набитыми разноцветными шляпами, продаваемыми на mercado.

Увидев ждущего его Мигеля Труэбу, Вальмиро хлопнул руками и стряхнул грязь с одежды.

Труэба подъехал на Ford Explorer SUV с чистыми номерами, автомобиле, который обычно приберегают на подобные чрезвычайные ситуации. Мужчина курил сигарету, хотя якобы бросил годы назад.

— Как дочка? — спросил Вальмиро.

— Хорошо, — ответил Труэба с улыбкой, которая, как даже он сам должен знать, выглядела фальшивой.

У Лос-Касасолас не было будущего. Грядет новая эпоха, и Труэба беспокоился.

«Стоит ли мне убить El Polvo, Вальмиро Касасола, прямо здесь и сейчас? Если я собираюсь это сделать, то сейчас самое время. Если он последний выживший из Лос-Касасолас, то это положит им конец. Но невозможно знать наверняка. Если кто-то из его людей все еще где-то скрывается, то они придут за мной. Они отправят sicarios в ее школу-интернат в Мехико и устроят ей ад».

Труэба работал главным патрульным и в обмен на помощь Лос-Касасолас получил достаточно денег, чтобы купить новый автомобиль, вырастить пять дочерей и оплатить уход за престарелой матерью. Старшая дочь посещала частную школу в Мехико на деньги картеля.

Он в любую секунду мог застрелить Вальмиро на складе, но даже не достал пистолет. Мигель дал мужчине ключ от машины для побега и поддельный паспорт, а также название и время отправки рефрижераторного корабля, с которым он смог договориться, в Веракрусе на юге.

— Как же я устал, — сказал Вальмиро, вздохнув и положив ключ в карман. — Мне нужно вытереть пот. У тебя есть полотенце?

— Платок.

Вальмиро взял его и вытер лицо.

— Gracias por todo, — сказал он, подойдя к Труэбе и обхватив рукой его спину. Это мексиканское боковое объятие. Труэба ответил тем же, обняв спину Вальмиро одной рукой.

Словно фокусник, выполняющий трюк, мужчина раскрыл платок и положил его на голову Мигеля. Так из него не полетят брызги. Правой рукой Вальмиро достал пистолет и прижал к виску Труэбы, а затем нажал на курок. Все было сделано одним плавным движением. Выстрел прогремел по всему складу. Грязный коп рухнул на бетонный пол с платком, залитым кровью и мозгами.

Рано или поздно картель Дого убил бы его. Они бы вынюхали, похитили и начали бы пытать, пока он не выдаст место назначения El Polvo. Знал ли Труэба ответ или нет, его ждала лишь смерть.

«Ты был хорошим человеком. Ты работал усердно и добросовестно», — подумал Вальмиро, глядя на тело.

Он отбросил Glock 19 в сторону, так как это была последняя пуля, и достал пистолет из кобуры грязного копа, после чего сорвал с мужчины рубашку. Вальмиро надел взятые на рынке полиэтиленовые перчатки для готовки и вонзил купленный нож в грудь трупа, с силой двигая им вверх к шее, пока не вырезал грудину. По складу разносились звуки распиливания и хруста, а голова мертвеца покачивалась из стороны в сторону. Вырезав крепкую грудину, Вальмиро тут же принялся за навязчивые ребра, а затем просунул руку в открытую полость. Внутри нее все еще было тепло. Сердце мужчины до сих пор билось. Вальмиро сжал его левой рукой, а ножом в правой отрезал толстый аортальный клапан. Из него полилась кровь, но с привычной легкостью мужчина достал сердце и положил на лицо трупа, а затем помолился на науатле.

«Ин иштли ин йоллотль». Лицо и сердце.

Теперь лицо и сердце, сбитого с толку дурака, были связаны вместе, и Мигель Труэба преподнесен в жертву богу Вальмиро.

Вальмиро не верил в Иисуса Христа или Санту Муэрте, святую смерти, которая была объектом поклонения всех наркоторговцев. Вместо них он уверовал в силу, существовавшую еще до того, как испанцы уничтожили Ацтекскую империю, задолго до христианства.

Часть 10. mahtlactli

Вальмиро решил отправиться из Тамаулипаса на юг, а не в Америку. Вместо того чтобы следовать контрабандному маршруту основного продукта картеля, кокаина, он скроется, двигаясь с их вторым продуктом, hielo.

Независимо от того, ехал ли мужчина на мотоцикле или шел, сгорбившись под землей в Куецпалине, мысли Вальмиро постоянно были заняты разработкой плана побега.

Большая часть кокаина, производимого картелем, направлялась в Америку — крупнейший рынок сбыта, но часть наркотиков отправлялась на юг. В основном это был hielo.

Лед, метамфетамин, мощный стимулятор. В отличие от кокаина, который в естественных условиях добывается из листьев коки, hielo является искусственным веществом и впервые был получен из эфедрина японским химиком и профессором Нагаем Нагаеши в 1893 году. В 1930-м было обнаружено его стимулирующее действие на нервную систему, и он стал продаваться в Германии под названием «Pervitin», а в Японии — «Hiropon». Несмотря на скорое открытие того, что эта субстанция вредит мозгу, и ее последующий запрет, она стала главным товаром на черных рынках по всему миру.

Hielo, производимый в лаборатории Лос-Касасолас в Тамаулипасе, в большинстве своем поставлялся по двум маршрутам, оба из которых включают в себя транспортировку по морю.

Первый контрабандный маршрут пролегал через Мексиканский залив, потом Карибское море, достигал Венесуэлы, а затем в Бразилию.

Второй маршрут пролегал на юг через Карибское море, затем через Панамский канал прямиком в Тихий океан. После разгрузки в Чили, его доставляли по суше в Аргентину. В столичном городе Буэнос-Айрес снова загружали на корабль, на котором уже везли через южную часть Тихого океана в Австралию. Но дорога не заканчивается на этом. Наркокапитализм и свойства свободного рынка переплелись, словно Уроборос, распространяя товар все дальше и дальше, из-за чего наркотики, произведенные в Мексике, оказываются в таких местах, как Индонезия и Япония.

План побега Вальмиро от картеля Дого включает в себя один из этих двух маршрутов. Он поехал на Ford Explorer Мигеля Труэбы на юг от Рейносы в порт Веракруса, где его ожидал рефрижераторный корабль.

* * *

Братья Касасола выросли в городе Веракрус, что находится в штате с одноименным названием. Он олицетворяет корни Вальмиро, а также, в каком-то смысле, положил начало современной Мексике. Именно здесь зародилась история Мексики, а история Ацтеков подошла к концу.

В 1519 в месте, нынче известным как Мексиканский залив, испанец вывел на берег вооруженные войска. Он был конкистадором с бледным, сероватым лицом и тоненькими усиками.

На тот момент Эрнану Кортесу было тридцать четыре года. Он основал поселение у воды и назвал его Villa Rica de la Vera Cruz, Богатая деревня Истинного Креста. Она послужила основой для города, позже названной Веракрус.

Построив базу, силы Кортеса замаршировали на запад по новому континенту, который они звали Tierra Firme. Различные племена, с которыми испанцы встречались и сражались по пути, все до единого пали жертвой современного оружия, но в то же время отчаянно предупреждали: «Не ходите в королевство на западе. Вы все умрете.»

Амбиции Кортеса превосходили даже амбиции Диего Веласкес де Куэльяра, губернатора Кубы. Он хотел завоевать королевство Ацтеков, самое грозное во всей Tierra Firme. Хотел забрать все золото indio короля.

* * *

— Первыми людьми, что назвали себя мексиканцами, были ацтеки, — сказала Вальмиро его abuela, когда тот был еще ребенком. — Испанцы убили короля ацтеков и уничтожили теокалли, главный храм. Они разрушили город и построили на его руинах свой дворец и Zócalo. Как ты думаешь, где это? Да, Мехико. До него там стоял город под названием Теночтитлан, прекрасное место, подобное которому ты видел лишь во снах. Они забрали все, но даже так ацтеки не позволили конкистадорам поработить себя. Испанцы разгневали ацтекских богов. Они лишь притворились, что стали частью цивилизации белых. На самом же деле ацтекские боги поедают их изнутри, отрубают им головы. Эта нарковойна, она все никак не закончится, не так ли? Это проклятье. Это люди с востока привезли opio, но лишь потому, что их призвали ацтекские боги. Понимаешь? Бедствие, насланное божествами, пересекло океаны и распространилось по всему миру.

* * *

В Веракрусе наступил сентябрь, а температура была за тридцать градусов. Четыре месяца прошло с начала сезона дождей. Тем утром не было осадков, а волны Мексиканского залива блестели на солнце. Ступив на рефрижераторный корабль, отправляющийся к Панамскому каналу, Вальмиро расстегнул две пуговицы на футболке и стер с бровей пот. Он прищурился от яркого солнца, вдохнул запах моря и рыбную вонь, навсегда приевшиеся к кораблю.

Жужжащие на палубе мухи устремились к морю. Они садились на рубашку Вальмиро, затем жужжали еще немного, после чего садились обратно. Вальмиро же глядел на воду, слушая их жужжание в своем ухе, но только правом, потому что все еще был глух на левое. Пора ему было отдохнуть. Вальмиро дал глазам медленно закрыться. Ему приснилось, как ягуары мчались по равнине, орлы взлетали, а змеи ползли по пескам пустыни, а затем поднимались, готовясь напасть.

* * *

Abuela, сильно любившую Вальмиро и его братьев и заботившуюся о них, словно мать, звали Либертад. Это испанское имя, данное ей семьей, вероятно, в возрасте трех или четырех лет, так как нынче с такими проще живется.

Прежде чем ей дали имя Либертад, ее семья и другие жители деревни звали ее Киауитль, слово на науатле, означающее «дождь». Иногда звали Оме Киауитль, «Два-Дождь», основываясь на дате ее рождения по ацтекскому календарю. Но и то, и другое были клички. Ее настоящим именем было Тескакиауитль, «Зеркальный дождь».

Либертад была indígena, рожденной в Катемако, штат Веракрус, деревне, расположенной у озера, где и по сей день живут потомки ольмеков, майя и ацтеков. Изначально эти люди были известны как indios, но со временем термин был заменен на indígena, что уже не считалось оскорблением. Однако Либертад и многие жители деревни все равно говорили белым и mestizos, что они indios.

Некоторые старинные ацтекские ритуалы все еще практикуются в ее деревне. Brujos, хранители оккультных путей, разговаривающие на смеси испанского и науатля, по ночам рассказывают истории из ацтекской мифологии, зажигая огни и копаловые* благовония и исполняя ритуалы достаточно малые, чтобы не привлекать внимание мексиканских властей. Если бы они исполняли настоящие ацтекские ритуалы, то всю бы деревню тут же арестовали.

[П/П: Копал — твердая, тугоплавкая, похожая на янтарь ископаемая природная смола, выделяемая преимущественно тропическими деревьями семейства бобовых.]

Какими бы слабыми ни были огонь или струйка дыма, если в них содержалась святая сила brujos, то в глазах Либертад это было нечто великолепным. Она видела огромное пламя утраченных теокалли и вихрь дыма, окутывающего расставленные вокруг алтаря статуи богов. В сочетании с шепотом brujos, перед Либертад открывалась целая ацтекская вселенная, приветствуя и лелея ее душу.

Лично ощутив святую силу, Либертад возненавидела ритуалы, проводимые в каждой деревне, как представления для привлечения туристов. Они были яркими, но пустыми, и никоим образом не открывали дверь в загадочный мир грез. Однажды Либертад притопала к дому одного из этих brujos, встала в двери и обвинила во лжи и шарлатанстве.

— Mentiroso! — выругалась она, добавив в придачу «Истлакатки!» на науатле. — Да поглотят тебя мексиканские боги.

Brujo выглянул в окно и бросил ритуальные какао-бобы и сушеные корешки травы в свою маленькую праведную порицательницу, пытаясь ее прогнать.

* * *

Семья Либертад была невероятно бедна. Одним годом весь их скот умер от чумы, оставив семью без какой-либо возможности содержать себя. Либертад покинула деревню в шестнадцать лет.

Она привлекла внимание белого мужчины, приехавшего на озеро у Катемако во время отпуска, и он сделал ей предложение. Это был Карлос Касасола из Веракруса, criollo — чистокровный испанец, рожденный в Мексике. Карлос унаследовал от своего дедушки торговый бизнес, названный в честь семьи, и владел несколькими кораблями в порту Веракруса. Либертад согласилась выйти за него взамен на оказание финансовой поддержки ее семье. В то время межрасовое смешение происходило по всей Мексике, но до сих пор в родословную Карлоса не вошло ни капли крови indígena, что являлось молчаливым признанием их расистских взглядов. Карлос стал первым мужчиной в семье, взявшим в жены коренную мексиканку.

Либертад не могла предложить приданого и едва ли имела хоть что-то, что могла взять с собой в особняк в Веракрусе. Она покинула Катемако с мелочью в кармане, саманным кирпичом, чтобы вспоминать родной дом, старым свистком в мешочке и обсидиановым ножом, полученным от brujo. Изначально она собиралась взять с собой шип агавы, которым пользовалась во время молитв, но когда ей сказали о том, что они продаются на каждом рынке Веракруса, нехотя оставила свой дома.

* * *

Если проследить родословную семьи Касасола достаточно далеко, то можно достичь конкистадоров, уничтоживших Ацтекскую империю в 1521. Карлос рассказал об этом Либертад уже давно, однако это не изменило ее намерения помочь своей деревенской семье, как только она выйдет замуж. В Мексике живут тонны потомков конкистадоров.

«Что бы президент ни говорил о том, как мы все равны, это их страна».

* * *

Либертад пришлось привыкать к совершенно новому для нее образу жизни. Ее муж Карлос раз в неделю позволял ей отправляться в портовый город, чтобы она узнала что-то новое. В порту говорили на множестве языков: испанском, английском и других, которые девушка никогда прежде не слышала. Экономические возможности, безрассудные схемы, прибывающие и убывающие матросы из разных стран, торговцы, грузчики и огромный mercado. Лишь недолгой прогулки было достаточно, чтобы ее голова закружилась от всей этой информации.

Ей было больно видеть, как другие indio девушки торгуют своими телами, чтобы заработать. Они пришли из других мест, не Катемако, и нашли возможность в большом порту. Вскоре о Либертад поползли слухи, что она живет с богатым белым мужчиной. Из зависти они бросались в нее вещами, когда девушка проходила мимо.

Однако некоторые дамы оказались более дружелюбными, и Либертад смогла поладить с несколькими из них. Они сидели в кафешках, пили горячий атоле, напиток из молотой кукурузы, рассказывали о родных городах, курили сигареты и время от времени проливали слезу. Когда приходило время прощаться, Либертад молилась за секс-работниц в ацтекском стиле.

Для молитвы были необходимы шипы, вырванные из листьев агавы, купленных на рынке. Она брала шип и протыкала себе мочку уха, а затем разбрызгивала немного крови на дым, оберегая от неудачи и молясь за них. Ввиду нынешних времен, дым шел от сигареты в пепельнице, а не должного копального благовония. Тем не менее сердцем Либертад все еще была с народом ее давно утраченного королевства. Агава являлась символом ацтеков, источником ингредиента для пульке* и содержала в себе священную силу. Если Либертад казалось, что девушку, за которую она молится, скоро настигнет огромное несчастье, и ей требовалось больше силы, то не колеблясь прокалывала себе кончики пальцев или запястье, чтобы убедиться, что пожертвованной дыму крови было достаточно.

[П/П: Пульке — алкогольный напиток, получаемый из забродившего сока агавы американской.]

Когда по возвращению в особняк Карлос спрашивал ее о перевязанных пальцах, Либертад говорила, что поранилась, готовя рыбу.

— Опять? — отвечал он. — Какая же ты неуклюжая.

Будучи портовым городом, на рынках Веракруса продается много рыбы со всего Мексиканского залива. Любимым блюдом Карлоса был суп из марлина.

* * *

Либертад никогда не пробовала сладкого твердого шоколада, пока не вышла замуж за белого мужчину. В ее родной деревне шоколад является напитком, прямо как у ацтеков — густой, липкой жидкостью из какао, кукурузной муки и перцев чили. Когда она, гуляя по городу со своим мужем, впервые попробовала шоколад, купленный в магазине сладостей, твердость и неестественная сладость поразили ее настолько сильно, что тут же его выплюнула.

Либертад пережила множество событий, в которые трудно поверить, но городская жизнь не казалась ей приятной. Несчастье городских бедняков было даже больше, чем у жителей ее родной деревни, а мир казался более хаотичным и запутанным.

После землетрясения жители Веракруса вышли на улицу и заговорили со своими соседями приглушенными, обеспокоенными голосами о «магнитуде» и «Рихтере», но Либертад показалось странным, что никто не говорил об оллин. Оллин — это слово на науатле, означающее «движение», символизирующее землетрясения. Это семнадцатый символ из двадцати, используемых в ацтекском календаре.

Тряслась земля или нет, землетрясения всегда были частью ацтекского календаря. Они являлись календарем, а календарь был самим временем.

«Эта страна действительно позабыла ацтеков», — подумала она.

Сиявшее на вытоптанную христианскими конкистадорами землю солнце, скорбно освещавшая звенящие испанскими песнями пиры луна, разрушенные и погребенные под землей храмы — повсюду и во всем пульсировала и кипела необъятная ярость богов. Кровь должна быть преподнесена солнцу и луне. И поскольку никто этого не делал, с каждым днем боги гневались все сильнее. Теперь ничто не могло остановить катастрофу. Она будет лишь становиться все больше.

* * *

В этой стране, где когда-то располагалась приозерная столица ацтеков Теночтитлан, до того, как озеро было стерто с лица земли, чтобы построить на его месте новую столицу под названием Мехико, почти каждого человека крестили в католическую веру.

Муж Либертад был набожным католиком, и хотя он не контролировал свою жену до такой степени, как это делало большинство его сверстников, он не позволял ей прилюдно говорить о своих еретических ацтекских взглядах. Мужчина хотел, чтобы его прекрасная молоденькая женушка играла роль скромной христианской женщины.

Она была крещена в церкви, где священник строго ей указал:

— Ты должна отбросить имя Тескакиауитль, приносящее беды. Ты должна уверовать в Христа и переродиться в Нем. Навсегда позабудь имена ацтекских богов, ибо они есть Дьявол в другом обличье.

Уицилопочтли, Тлалок, Шипе-Тотек, Миктлантекутли, Тлальтекутли, Шолотль, Коатликуэ, Кецалькоатль — и это лишь часть. Либертад никогда не забывала имена ацтекских богов, как бы сильно католики не внушали, что это бред дикарей-язычников.

Ацтекская мифология запутанна, как лабиринт. Один бог превращался в другого и играл несколько ролей. Белым людям было сложно понять такой мир. События, происходящие в этих историях, нельзя объяснить простым столкновением добра и зла с четкими родословными и семейными древами богов. Слои сновидений, проблески непостижимо глубокой логики за гранью человеческих возможностей в мире хаоса, загадочные силы, державшие человечество в своих лапах — все это оллин. Их мощь сравнима с землетрясением, а мифы несут человечеству погибель и перерождение.

Каждый человек проходит через цикл дня и ночи, бодрствования и сна, сна и бодрствования. В рамках этого цикла они соприкасаются с миром сновидений, но божественный мир куда обширнее снов любого человека, и прикоснуться к нему можно только через календарь.

Ацтеки использовали два календаря: тональпоуалли, состоявший из двухсот шестидесяти дней, и шиупоуалли, состоявший уже из трехсот шестидесяти пяти дней.

В тональпоуалли месяц состоял из двадцати дней, а год — из тринадцати месяцев.

20 × 13 = 260

Этот календарь разбивался на тресены, двадцать периодов по тринадцать дней, каждый из которых обозначался собственным символом. Это было очень важно для гаданий.

В то же время шиупоуалли использовали для счета месяцев и годов. Каждый месяц состоял из двадцати дней, а год — из восемнадцати месяцев.

20 × 18 = 360

Добавив к ним еще пять несчастливых дней, называемых немонтеми, дни за календарем, в году получилось триста шестьдесят пять дней. Каждый двадцатый день проводилось очередное празднование богов, поэтому подобные ритуальные празднества происходили круглый год. Лишь последние пять дней проводились в молчании, словно в трауре.

Двести шестьдесят дней тональпоуалли и триста шестьдесят пять дней шиупоуалли потребовалось очень много времени, чтобы совершить полный цикл и вновь встать в одну позицию. Наименьшим общим кратным этих двух чисел является восемнадцать тысяч девятьсот восемьдесят.

18,980 ÷ 365 = 52

Пятьдесят два года.

Для ацтеков последний день самого долгого календарного цикла являлся предвестником потенциальной погибели, прямо как судный день для христианства, но, возможно, за ним скрывалась куда более разрушительная бездна.

Это день, когда время достигало своего конца. Мир настигала смерть, и никто не мог быть уверен, последует ли за ним новый календарь, начав свой пятидесятидвухлетний цикл, или нет. Даже боги не ведали конечной судьбы мира.

* * *

В день, когда пятидесятидвухлетний календарь подходил к концу, люди выбрасывали все домашние инструменты и очищали дома. Священники Теночтитлана сбрасывали старые статуи богов в озеро Тескоко. Когда солнце заходило за горизонт, все огни в землях ацтеков тушились. Было крайне важно погасить пламя прошлого.

Затем наступала ночь абсолютного ужаса, когда время подходило к концу. Это была не просто тьма. Сгорало само время. Впереди ожидала лишь разинутая пасть пустоты. Женщины и дети надевали отпугивающее зло маски и прятались в зернохранилища, молясь, что демоны не унесут их прочь.

Мужчины стояли на страже, защищая свои семьи, пока тламакаске, священники, наблюдали за звездами с теокалли, построенного на вершине холма Истапалапа на востоке. Они наблюдали за Плеядами. Когда звезды миновали зенит, а священники видели начало нового пятидесятидвухлетнего цикла, вырезали сердце человека в качестве жертвоприношения и зажигали огонь в его груди. Вселенная продолжала существовать благодаря этой жертве. Если огонь внутри груди жертвы горит ярко и красиво, то солнце вернется. Но если он потухнет, то тогда течение времени исчезнет, и разрушение за пределами человеческих ожиданий затмит небеса, призвав на землю демонов и проклятых чудовищ, чтобы истребить все человечество.

Как только огонь зажигался в груди жертвы, тламакаске переносили это пламя на алтарь, после чего бросали вырезанное сердце в свет и жар. Этим огнем они один за другим зажигали множество факелов, которые затем разносили по всем храмам, разгоняя тени. Однако на протяжении всего этого ритуала большинство людей дрожали во тьме, затаив дыхание.

Когда солнце наконец-то восходило на востоке, люди понимали, что начался новый цикл, и двести тысяч жителей великого города Теночтитлан ликовали. Они плакали от радости, благодарили богов и доставали праздничные одежды, спрятанные от глаз демонов. Это единственные вещи, что они не выкидывали в воду вместе с предметами домашнего обихода. Люди украшали головы нефритом и перьями квезала и надевали украшенные бирюзой одежды, которые были столь же прекрасны, как гладь виднеющегося с побережья озера. Дети надевали каменные серьги и оленьи шкуры и брали палки, имитируя священников. Размывалась грань между богатыми и бедными. Элита и рабы стояли плечом к плечу, поя и танцуя.

* * *

Звучали барабаны, и воины Уицилопочтли, «Колибри левой стороны», облачались в боевое снаряжение, созданное по образу Куаутли, размахивали покрытыми перьями щитами и маршировали по городу Теночтитлан. Куаутли — это один из символов тресен, парящий орел.

Люди ели тлашкалли, сделанные из кукурузной муки, которые конкистадоры позже стали называть тортильями, пили пульке, зажигали копал, протыкали мочки ушей шипами агавы и брызгали кровью на дым, восхваляя богов за то, что те позволили начаться новому календарному циклу.

На вершине ступенчатых пирамидных храмов, называемых теокалли, постоянно проводились ритуалы, начиная с самого рассвета. До полудня богам безостановочно преподносили жертвы. Жертвам не было конца. Предложить космосу свою кровь и сердце в качестве еды являлось похвальным поступком. Если взятых в плен вражеских солдат не принести в жертву, то они попадут в ад. Поэтому пленники купались и очищали свои тела, а затем маршировали к храму.

Вырезав сердце, чтобы его поглотил бог, священники сбрасывали тело вниз. Оно скатывались по длинной каменной лестнице, где ожидающий его служитель отрезал ему голову. Это также являлось подношением. Люди окружали обезглавленное тело и отрубали руки и ноги. Бог съедал сердце, но только конечности были приемлемы для людей. Следуя строгим заповедям ацтекской религии, люди обжигали руки и ноги и поедали их. Рядом с человеческим мясом готовили броненосца.

Лучшие руки среди принесенных в жертву преподносились тламакаски, чье лицо было разукрашено в желтый и черный. После сердец самой любимой едой бога, которому служит священник, были руки.

Получив конечности, священник вел более сотни рабов по длинным каменным ступеням теокалли. Его последователи дули в свистки смерти. Эти жертвы отдавали свои сердца и руки ужасающему существу, которое нельзя увидеть или потрогать.

Люди, празднующие новый пятидесятидвухлетний цикл, замечали тламакаски и рабов и начинали произносить имена бога жертвоприношений. Титлакауан, Мы его рабы; Йоуалли Эекатль, Ночь и Ветер; Некок Яотль, Враг обеих сторон — все это имена одного бога. Обладатель вечной молодости, отражатель всего темного. Тескатлипока, Дымящееся зеркало.

Часть 11. mahtlactli-huan-cë

Размах ритуалов Либертад был ничтожным по сравнению с былым великолепием ацтеков, но она продолжала молиться богам, хоть и не имела возможности преподнести ничего больше горсти чили.

Без ведома своего мужа Либертад считала дни и недели по ацтекскому тональпоуалли и думала о богах, а также пользовалась шиупоуалли, чтобы отсчитывать месяцы и годы. Она должна была проводить праздник в конце каждого двадцатидневного месяца, но, конечно же, это не представлялось возможным.

Когда большинство людей с нетерпением ждали Дня независимости в сентябре и Рождества в декабре, май, самый жаркий месяц в году, был для Либертад особенным. Как только сухой сезон наконец-то подходил к концу, ацтекское солнце начинало печь еще сильнее, словно поглощая себя ради силы. Небо приобретало устрашающий голубой оттенок, высасывая воду из почвы. Карающая жара и засуха, приносящие гибель посевам, достигали своего пика в мае, когда правит Тескатлипока. Тщательные приготовления к фестивалю Тескатлипоки, называемому Тошкатль, проходящему в одноименный пятый месяц, шли на протяжении всего года.

* * *

Однажды, пока Либертад жила в Катемако, старейшина деревни призвал ее к себе. На тот момент ей было всего шесть лет.

Они отправились на прогулку по берегу озера. Старейшина потихоньку начал отставать от нее, пока в какой-то момент не остановился и не заговорил.

— В дни ацтеков твоим предком был тламакаски, служивший Тескатлипоке. Также он был военачальником, возглавлявшим воинов-ягуаров. Одновременно быть священником и воином являлось огромной честью, сравнимой с честью быть правителем, тлатоани.

— Тескатлипока, — повторила Либертад. Brujos рассказывали ей о многих богах, но этого имени она еще не слышала. Оно показалось ей похожим на собственное.

— Как ты знаешь, ацтеки делали зеркала, полируя обсидиан, — сказал старейшина. — Они называли зеркала тескатль. Черный — тлильтик. А дым…

— Попока.

— Умница. Имя Тескатлипока состоит из этих трех слов. Много лет назад в деревню пришел gringo археолог. Я слышал, как он называл Тескатлипоку «Дымящимся зеркалом». Они всегда хотят называть все на собственном языке. Так вот, Либертад, «Теска» в твоем имени Тескакиауитль — это знак крови твоих предков. Те, в ком не течет их кровь, не могут носить «Теска» в своем имени. Да, твоя семья бедна. Твои отец и мать страдают, чтобы растить тебя. Но ваша семья особенная. Никогда этого не забывай.

Вернувшись домой, Либертад пошла к своему отцу, ухаживающему за скотом, и рассказала услышанное от старейшины деревни. Услышав, как его шестилетняя дочь произнесла «Тескатлипока», он тут же побледнел, выронил корзину с кормом и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что рядом больше никого нет. Затем отец увел Либертад в дальний угол амбара и уставился в ее маленькие глазки.

— Никогда не произноси это имя вслух, — зашептал он в ярости. Девочка не понимала, почему ее ругали. Они должны гордиться своим великим предком. Нет причины скрывать правду об их боге.

Отец Либертад продолжил смотреть дочери в глаза. Дети всегда делают то, что им запрещают, поэтому он продолжил:

— Если тебе нужно упомянуть его, то используй имя Йоуалли Эекатль и очень тихо. Это тот же бог. Ты поняла? Не произноси его истинное имя. Сохрани его в тайне в своем сердце и закрой за семью замками.

Спустя долгое время, когда Либертад повзрослела, то наконец-то поняла чувства отца. Он был не столько зол, сколько напуган. Мужчина боялся, что если его дочь произнесет имя Тескатлипока, то вернет из глубин земли того ужасного бога, которого когда-то похоронили конкистадоры, вновь полного сил. Если это божество проснется, то вместе с ним проснется и великий фестиваль Тошкатль, проводимый в конце сухого сезона, и сердце его дочери вырежут из груди. Если бог заговорит устами brujos и потребует ее сердце, то отказ станет невозможным. Так сказано в его имени Титлакауан, мы его рабы.

Старейшина деревни заговорил о прошлом не из простого чувства ностальгии. Он передал через Либертад сообщение отцу девочки. «Если ты поклонишься Тескатлипоке, то обретешь силу, способную вытащить твою семью из бедности».

Однако отец Либертад не хотел такой силы. Для него бедность была предпочтительнее пробуждению древнего жестокого ацтекского бога.

* * *

В мае Либертад, надев шляпу, отправилась на рынок в Веракрусе и купила живого петуха. Торговец продал его в дешевой гнутой проволочной клетке. Затем она купила глиняный кувшин. Его диаметр составлял примерно десять сантиметров, а по бокам были вырезаны черепа в ацтекском стиле. Это реплика, сувенир для туристов. Они называли их réplicas de piezas arqueológicas (репликас де пиетас аркеолохикас).

Либертад унесла кудахтающего петуха за особняк, пока тот беспомощно махал крыльями, не способными поднять его в воздух. Взяв мешочек, принесенный из Катемако перед свадьбой, Либертад достала из него обсидиановый нож. Лезвие было грубо сделанным, напоминающим инструменты каменного века, но оно определенно могло справиться с отрезанием головы петуха. Либертад подвесила птицу вверх ногами, слила ее кровь в жестяное ведро и выщипала перья. Затем она приложила обсидиановый нож к груди петуха, вонзила глубоко внутрь и вырезала его сердце, которое было чуть больше перепелиного яйца.

Девушка зажгла лежащие в кувшине копаловые благовония, и когда от них начал идти ароматный дымок, положила на него сердце, а затем, брызнув на орган и дым кровью из ведра, произнесла имя бога. Вдобавок к Йоуалли Эекатль, его также называли Некок Яотль и Титлакауан. Эти имена указывали ацтекскому народу на величие бога. Это не настоящие имена бога, а лишь титулы, приписанные ему человечеством. Другими словами ему даже не приходилось называть свое имя. Люди просто восхваляли его и демонстрировали покорность.

Прежде чем копал догорел, Либертад положила обсидиановый нож перед кувшином и прошептала истинное имя бога в молитве.

О, Великий Тескатлипока.

Даруй нам конец сезона всепоглощающей засухи и позволь богу дождя Тлалоку снова пройти по небу.

Даруй потомкам ацтеков дар жизни.

Даруй нам шанс встретить достойную смерть.

Ты великий Йоуалли Эекатль.

Титлакауан.

Тескатлипока.

Быстро свистнув в silbato de la muerte, свисток из ее мешочка, она закончила ритуал и закопала кувшин с лежащим на нем сердцем, чтобы Карлос не увидел доказательство ее ереси. Если он это заметит, то в гневе заклеймит ведьмой, после чего вызовет экзорциста, и ей больше никогда не будет дозволено гулять по рынку.

Закапывание подношений вовсе не делалось впустую. Под землей обитал Миктлантекутли, бог, правящий подземным миром, куда попадают все блуждающие души, хотя он не так силен, как Тескатлипока.

Либертад положила на обеденный стол жареную курицу, и ничего не подозревающий Карлос съел ее с помощью ножа и вилки. Либертад не ела, а только пила суп, но продолжала нарезать порции своему мужу. Оставшееся мясо было поделено между горничными.

* * *

Либертад продолжала посещать церковь, притворяясь, что крестится, и вскоре у нее родился ребенок. Ее первенцем стал мальчик. Два года спустя она родила девочку, а годом позже еще одну.

Отец Исидоро, старшего ребенка, души в нем не чаял. Его также баловали и горничные, ищущие одобрения своего нанимателя. Мальчик рос, полагаясь во всем на других. Проведя все свое детство в деревне, Либертад считала поведение своего сына совершенно неприемлемым. Ей казалось, что такими темпами он ни за что не вырастет способным управлять коммерческим бизнесом, и постоянно беспокоилась о трудностях, с которыми он обязательно столкнется в будущем.

Исидоро был ленивым, но в то же время очень наблюдательным, а также обладал язвительным и циничным остроумием, напоминая Карлоса. Он догадался, что его мать поклоняется ацтекским богам, и бормотал достаточно громко, чтобы его услышали другие.

— О, нет, я попаду в ад. Моя мать занимается черной магией.

Беспокоясь о настроении мужа и своей репутации, Либертад никогда и слова не говорила об ацтекской мифологии в присутствии своих детей.

Однажды она привела дочерей на mercado, и одна из них остановилась в переулке напротив indígena мужчины.

Мужчина делал тонкую резьбу на доске шириной примерно сорок сантиметров. Туристы и иностранные матросы заворожено наблюдали за его работой. Несмотря на то что она не была закончена, несколько человек уже договаривались о цене.

— Это так красиво. Что это? — спросили дочери Либертад.

— О, я не знаю, — ответила она, посмотрев на них встревоженным взглядом. Однако глубоко в душе знала.

«Этот мужчина вырезает изображение Тлальтекутли, ужасающего чудища земли. Он больше любого корабля в порту Веракруса. Больше любого кита. Это жестокая и неконтролируемая тварь, не понимающая слов. Когда-то Тескатлипока принял свой облик воина и сразился с чудищем в море, разорвав того на куски, но даже тогда оно не умерло. Оно было настолько сильно, что поглотило одну из ног Тескатлипоки. И хотя я зову его чудищем, это тоже ацтекский бог…»

Мужчина очень искусно изобразил это божество. Либертад охватило желание поговорить о нем с мастером, но это был последний раз, когда она видела художника, продающего реплики украшений с трона Моктесумы II.

* * *

Карлос Касасола получал хороший стабильный доход со своего бизнеса и никогда не беспокоился о будущем. Он был здоров и не болел уже долгие годы.

Предзнаменование смерти пришло к нему без какого-либо предупреждения. Он проводил в порту корабль Касасолы, нагруженный серебром и бирюзой, а по пути домой на него наскочила бродячая собака и укусила за руку.

Укус был неглубоким, и Карлос смог оказать себе первую помощь, но матрос, поймавший собаку одолженной у рыбака сетью, посоветовал Карлосу отнести животное на осмотр к ветеринару. Матрос подозревал, что собака чем-то больна, и знал, какую опасность представляют подобные инфекции.

Они отнесли дворнягу в приют, и спустя какое-то время с компанией Касасола связался некто из администрации здравоохранения Веракруса.

— Собака страдала от острой формы бешенства.

Карлос отправился в больницу, где ему снова продезинфицировали рану. Вирус содержался в слюне собаки. Несмотря на развитие медицины, вирус бешенства все еще был невероятно смертельным.

Спустя месяц инкубационного периода, который Карлос провел за молитвами Богу, у него развились симптомы бешенства. У мужчины сильно повысилась температура, возникла боль в зоне укуса, а через некоторое время потерял сознание, и его отвезли в больницу. Проснувшись, он начал кричать и корчиться, страдая от галлюцинаций, вызванных влиянием вируса на мозг.

Либертад наблюдала, как медсестры в защитных костюмах уносили ее мужа, который пускал слюни и вопил, словно в него вселился демон.

«Его прокляли ацтекские боги», — подумала она.

Взгляд на календарь все прояснил. Днем, когда Карлоса укусила бешеная собака в порту, был Микистли, первый день тресены, символом которого является череп. За ним пришло само воплощение смерти.

* * *

Заражение бешенством вызывает сильные спазмы в горле, затрудняющие глотание. Принятие жидкостей сопровождается такой агонией, что жертва может впасть в панику от одного лишь взгляда на стакан воды. Именно поэтому данное заболевание также называют гидрофобией. По понятным причинам, вид священника-экзорциста с контейнером, наполненным святой водой, вызовет ту же реакцию. Когда Карлос увидел священника, проигнорировавшего предупреждения доктора не заходить в комнату пациента, одного взгляда на распятие на груди представителя духовенства было достаточно, чтобы заставить его подумать о святой воде. Страх исказил лицо Карлоса, пока он безуспешно пытался отвернуться.

— Стой! Не подходи, — хрипло взмолил он, проклиная священника.

* * *

Галлюцинации, смятение, нескончаемая жажда, страдание. В конце концов Карлос умер, так и не попрощавшись со своей семьей. Из-за календаря волосы Либертад встали дыбом. Проклятие богов, гнев предков. День смерти ее мужа был шестым днем тресены Коатля, Змеи. Это был день Чикуаcе Ицкуинтли, день Шесть-Собака, день правления бога смерти Миктлантекутли. Смерть послала пса утащить душу Карлоса в Миктлан, подземный мир. Это нижний уровень подземного царства, где в конечном итоге покоятся души умерших естественным путем. Попав туда, заблудшие души рано или поздно рассеиваются, но, скорее всего, Миктлантекутли намеревался отправить Карлоса в бесконечный безвыходный лабиринт. Он застрянет в ином мире, мире вечного страдания.

Однако были и более зловещие знамения. Коатль, Змея, является символом всей тресены в неделю смерти Карлоса. Еще в своей деревушке Катемако Либертад спросила у старейшины и нескольких brujos имя ее предка, служившего Тескатлипоке.

Его славным титулом, данным ему никем иным, как высшим тлатоани, самим королем Моктесумой II, был Тескакаотль. Зеркальная Змея.

* * *

Исидоро вырос слабым и ленивым человеком, оправдав опасения своей матери. Он унаследовал торговую компанию Касасола в соответствии с завещанием, хранившимся в сейфе его отца. Несмотря на отсутствие веры подчиненных Карлоса в деловую хватку Исидоро, новый владелец приходил в офис полным энтузиазма, сносно работал, а ночи проводил за питьем и гулянками.

Однажды он уехал из штата, заявив, что это деловая поездка, хотя таковых не намечалось. Наслаждаясь ночной жизнью в Оахаке, он встретил Эстреллу, mestizo, рожденную в местной богатой семье. Спустя полгода они поженились и родили пятерых детей.

Все они были мальчиками.

Благословленная внуками в раннем возрасте, Либертад осыпала пятерых любовью, и они любили ее в ответ.

Бернардо.

Джовани.

Вальмиро.

Дуилио.

Хьюго.

* * *

После смерти мужа, Либертад приходилось играть роль прилежной католички гораздо реже, но как и в случае с собственными детьми, она не рассказывала внукам об ацтекской мифологии. Это не понравится ее сыну и невестке. Чтобы избежать их недовольства, женщина изо всех сил старалась не использовать слова на науатле, проводя время с внуками.

— ¡Vamos a la fiesta, abuelita! (Вамос а ла фиеста, абуэлита) — говорили мальчики во время католических праздников, взволнованно окружив Либертад, взяв ее за руки.

— Pasarla bien (пасарла биен), — отвечала она с улыбкой, покачав головой, а затем отправляла внуков веселиться.

«Лучше мне не рассказывать истории о богах», — думала Либертад.

Окончательно решение женщины изменилось, когда младший внук, Хьюго, заразился бешенством от укуса собаки и умер так же, как и ее муж.

Будучи младшим из братьев, Хьюго еще не встречался с бабушкой и дедушкой по маминой линии. Поэтому в июле Эстрелла отвезла его в Оахаку, когда фестиваль Гелагеца находился в самом разгаре.

Гелагеца — это крупный праздник, объединяющий indígenas из разных регионов. Либертад знала о нем, но не была особо заинтересована. Он казался ей развлечением для туристов и христианизированной Мексики. Это не ритуал, возвращающий старых богов.

Завороженная женщинами, танцевавшими в традиционных платьях, мать Хьюго не заметила ни подбежавшую к ним собаку, ни крики своего сына. Она слышала лишь наполнявшие улицу пение и барабаны. И только когда собака покусала других туристов, и народ начал поднимать шум, девушка наконец-то заметила, что с ее младшим ребенком что-то не так.

Бедного Хьюго укусили в Се Ицкуинтли, день Один-Собака. И вновь пес смерти показал свою голову на календаре.

После инкубационного периода Хьюго слег с температурой, прямо как его дедушка. Пот тек с него рекой, глаза были выпучены от боли и ужаса, он не мог пить воду и говорить, а рот застыл в безмолвном крике. Мальчик скончался на сорок четвертую ночь после того судьбоносного укуса.

Это был пятый день тресены Атля, или же «Воды». Богом, повелевавшим той неделей, был Чальчиутотолин, Нефритовый индюк, одна из форм Тескатлипоки. А день, когда Хьюго умер, был днем Макуилли Акатль, Пять-Тростник. Богом, правившим в этот день, являлся ни кто иной, как сам Тескатлипока.

* * *

Либертад не могла уснуть из-за беспощадного гнева богов, ясного, как календарный день. Она жалела о том, что не рассказала внукам об ацтекских богах и мифах, и плакала, моля о прощении.

«Я предала ацтеков как никто другой, — думала она. — И боги наказали моего внука. Я должна была понять, что смерть моего мужа была предупреждением. Должна была знать, что Тескатлипока приказал Миктлантекутли послать того пса из подземного мира».

Родители Хьюго, Исидоро и Эстрелла, горюя из-за смерти сына, спорили настолько сильно, что к ним в дом пришла полиция с жалобой на шум. Либертад же больше не могла лить слезы.

Ее глаза созерцали костер на вершине теокалли в Теночтитлане, столице Ацтекской империи. Боль от тоски была столь огромной, что переросла в яд, несущий по венам сказанный календарем смысл смертей ее мужа и внука, словно чистый голос и воля живых богов.

«Пес пришел из подземного мира в качестве посланца. Милый Хьюго, ты умер во имя высшей цели. Ты был принесен в жертву Тескатлипоке. Благодаря тебе я наконец-то осознала его желание. Из пяти моих любимых внуков забрали только тебя, оставив четверых позади. Теперь я знаю, что это значит. Все это было предначертано».

Часть 12. mahtlactli-huan-öme

Либертад находилась перед надгробным камнем в форме креста, стоявшего в земле над маленьким гробом Хьюго, но не крестилась. Со дня смерти мальчика прошел месяц, знаменуя конец католического траура.

Четверо ее живых внуков стояли у могилы вместе с ней, и Либертад посмотрела каждому из них в глаза.

— Бернардо, Джовани, Вальмиро, Дуилио, вы больше не должны плакать. Отныне вы, четверо братьев Касасола, едины. Понятно? Слушайте внимательно.

Когда Либертад полушепотом говорила на испанском языке, ее голос становился удивительно убедительным. Это был голос brujos.

Либертад подозвала Бернардо, самого старшего.

— Бернардо, черный Тескатлипока с севера защитит тебя. Ты находишься на краю космоса, за гранью которого никого нет. Ты должен присматривать за своими младшими братьями.

Следующим она подозвала Джовани, второго брата.

— Джовани, белый Тескатлипока с запада защитит тебя. Запад — это направление, куда смотрит Темпло Майор* в Мехико, поэтому ты должен не забывать молиться ацтекским богам.

[П/П: Темпло Майор — комплекс культовых сооружений в Теночтитлане, современном Мехико.]

Следующим был Вальмиро.

— Вальмиро, будучи третьим, ты бдителен и рано встаешь. Это хорошо. Поэтому красный Тескатлипока, защищающий восток, останется с тобой. Ты должен просыпаться раньше других, вставать в темноте рассвета раньше других и помогать своим братьям.

Затем она подозвала Дуилио.

— Ты последний, Дуилио. Будучи четвертым сыном, ты получишь защиту синего Тескатлипоки с юга, а также защиту бога войны Уицилопочтли. Хоть ты и мал, скоро станешь гораздо сильнее.

То был октябрьский полдень. На солнце блестел ряд католических могил в форме креста. Дневная порция сезонного дождя еще не пролилась. Четыре мальчика чувствовали, что их abuelita сказала им нечто важное, и что им дали важную роль, но они не понимали значение этого.

Над кладбищем нависла тень облака. Вальмиро поднял взгляд на Либертад, щурясь от яркости неба, и спросил:

— ¿Qué es Tezcatlipoca? (Ке ес Тескатлипока)

* * *

На следующий день Либертад вышла из особняка в шляпе и отправилась на рынок вместе с внуками. У семьи Касасола были машины и наемный шофер, но Либертад решила проехаться на pesero. Если она не научит внуков жизни в мире за пределами стен особняка, то они вырастут праздными гедонистами, как Исидоро.

На рынке женщина купила живого петуха. Мальчики были в восторге, и каждый из них хотел подержать клетку. Они поели купленный в лавке тако и поехали домой на pesero. Либертад несла клетку с петухом, ничем не накрыв. Ей было все равно, что о ней подумают другие. Водитель знает, что она даст ему чаевые, поэтому, конечно, ничего не говорил.

Вернувшись в особняк, они выпустили петуха за зданием. Мальчики очень повеселились, гоняясь за птицей, и по наступлению обеденного часа, Либертад решила, что пора положить этому конец.

Она поймала сопротивляющегося петуха и аккуратно отрубила ему голову обсидиановым ножом. Обезглавленная птица махала крыльями, бросая во все стороны окровавленные перья. Мальчики раскрыли глаза от шока при виде внезапного кровопролития. Дуилио, ставший младшим из братьев после смерти Хьюго, заплакал. Катящаяся по траве петушиная голова, льющиеся в жестяное ведро сгустки крови, темное блестящее оружие в руке abuelita — все это казалось каким-то кошмаром. Другие три мальчика выглядели так, словно сдерживают слезы.

— Мир создали два бога Ометеотль, — сказала Либертад, наполняя ведро петушиной кровью. — Они были первыми богами, рожденными из ничего. Сотворили сами себя. И являлись единственными, способными на такое.

— Так написано в Библии? — спросил Бернардо, старший из братьев. Его лицо было бледным.

Либертад не ответила. Она старалась не сказать ни sí, ни no. Родители мальчиков также живут в особняке и являются католиками. Если она хоть слово скажет против христианства, то это приведет к семейному раздору.

Вместо этого женщина просто смотрела на шею петуха, а затем снова перевернула его, чтобы слить оставшуюся кровь. Либертад предпочла бы оставить голову на месте и вырезать еще бьющееся сердце, но если она собирается потом приготовить птицу, то кровь необходимо слить.

— Затем Ометеотль сотворили из ничего кое-что другое. Сначала Ометеотль сотворили мировой водоем с четырьмя сторонами света и поместили на них четырех богов. Это были Тескатлипока севера, юга, востока и запада. Четыре Тескатлипоки — это единый бог, ночь и ветер, и они правят миром.

Мальчики пытались вспомнить сказанное ею у могилы Хьюго. Четыре брата — черный, белый, красный, синий — стали едины. Дуилио был слишком юн, чтобы произнести Тескатлипока правильно, а что касается бога войны Уицилопочтли, его союзника, мальчик смог запомнить лишь что-то-там-почтли.

Как только кровь прекратила капать из шеи птицы, Либертад принялась ощипывать перья.

— Сотворив мир и населяющих его богов, Ометеотль затаились. Никто не знает, куда они ушли. Возможно, за край времени, вечно текущего через вселенную. Так как первые боги исчезли, Тескатлипока стал старшим. Будучи Тлоке Науаке, богом богов, Тескатлипока является особенным среди всех божеств. А сейчас мы преподнесем ему жертвенное сердце.

Либертад разрезала грудь обезглавленного петуха и вырезала сердце. Мальчики смотрели на орган, лежащий в ладони их abuelita. Они узнали маленький перевернутый треугольник. Он очень сильно напоминал бирюзу их матери.

Копал горел в глиняной вазе, а петушиное сердце было положено в приторно-сладкий дымок. Либертад начала понемногу выливать кровь, скопившуюся на дне ведра.

Пока она читала молитву, слова которой мальчики не могли понять, братья, следуя церковному обычаю, закрыли глаза и наклонили головы вперед.

Когда молитва была прочитана, они открыли глаза. Обсидиановый нож, покрытый кровью, блестел на солнце. Он был ужасающим на вид и напоминал черный лед.

Либертад почувствовала их мысли и взяла нож.

— Когда-то эта земля принадлежала ацтекам. Их окружали другие страны, но они не имели особой важности. Страна ацтеков была самой большой. И ацтеки брали обсидиан, что формируется в вулканах, вырезали из него ножи и наконечники стрел и делали зеркала. Зеркала называли тескатль. Они были священными вещами, сделанными лишь для королей и высших священников. Зеркало содержит силу Тескатлипоки, правящего тьмой. В мире нет ничего темнее обсидиана, и оно отражает судьбу человечества. Обсидиан многолик, как и Тескатлипока, способный свободно менять свой облик. Иногда оно отрезает голову вражеского генерала, иногда вырезает сердце жертвы, а иногда становится зеркалом.

Война, жертвоприношение, судьба, боги…

Чернота сияла светом, содержащим в себе и хрупкость человечества, и бескрайнюю тьму за звездами космоса. Эти вещи находились за гранью понимания мальчиков, но в их глазах этот камень был чем-то внеземным, попавшим в руки их abuelita.

* * *

Отобедав жареной курицей, Либертад позвала внуков к себе в комнату и посадила за стол, освещенный мерцающей свечой. В сумраке она, покуривая табак, зажгла копал и разложила на столе бумагу. Это так называемая аматль — бумага из коры деревьев, использовавшаяся во времена ацтеков. Мальчики никогда прежде ее не видели.

Либертад вылила остатки петушиной крови из ведра в пепельницу, а затем макнула в нее перо. Глаза мальчиков заплясали от красоты пера багровой ары, блестевшего в свете свечи. Это национальная птица гондурасов, широко любимая во всей Латинской Америке.

— Вокруг лишь озеро, — сказала Либертад, нарисовав на аматле контур озера Тескоко, а затем огромный город, возвышавшийся над ним до шестнадцатого века. Ее руки двигались с удивительной ловкостью. Кровь петуха формировала линии сама по себе, из ниоткуда ложась на поверхность бумаги.

— Теночтитлан, — сказала она. — Это означает «среди скал и опунций*». Это был ацтекский мегаполис. Там, на озере, стояло несколько теокалли, а кто там только не жил: боги, короли, священники, знать, воины, торговцы, заключенные и рабы. В Теночтитлане не было фермеров. Знаете почему? Он был похож на нынешние большие города. Число его жителей достигало сотен тысяч, а люди из других племен приходили туда для ведения дел, и поэтому жители города могли зарабатывать себе на жизнь, занимаясь чем-то помимо фермерства. Вот настолько богат и велик был ацтекский народ.

[П/П: Опунция — род распространенных в Америках кактусов, имеющих ветвящиеся овальные уплощенные стебли-побеги, образующие куст диаметром в 2—4 метра.]

Иллюстрация павшего королевства начала заполнять пустое пространство на аматле. Каналы построенного на озере города, его набережные, мосты и чинампы, плавучие сады на плотах из тростника. Над этим всем возвышался Темпло Майор в своем истинном обличье, так бесцеремонно уничтоженный испанцами. Великая ступенчатая пирамида, на вершине которой поклонялись двум богам.

С правой стороны теокалли, обращенной на запад, стояла святыня Уицилопочтли, бога войны, «Колибри левой стороны». Она была украшена цомпантли, стойкой, заставленной человеческими черепами. На левой стороне храма стояла святыня Тлалока, бога дождя, и на ее входе Либертад нарисовала статую человека, прозванную археологами чак-мооль. Она лежала на спине, держа сосуд для крови и сердец жертв.

— Мы сможем увидеть его, если съездим в Мехико? — спросил Джовани.

— Только руины и музеи, — ответила Либертад. — Прекрасного озера больше не существует. Кортес, капитан конкистадоров, вел настолько разрушительные ирригационные проекты, что вся вода высохла. Слушайте внимательно. Ваша abuelita родилась в Веракрусе, но давным-давно ваш предок жил здесь, в Теночтитлане. И он был очень важным человеком. Его кровь течет в ваших жилах. Положите свои руки на этот аматль. Закройте глаза. Я покажу вам, каков был ацтекский город.

Четверо мальчиков положили руки на рисунок петушиной кровью и закрыли глаза. Аматль был холодным и пах пряно-сладким копалом. Когда Либертад заговорила, ее низкий голос призвал образы Ацтекской империи настолько правдоподобные, что их можно было спутать с реальностью.

— Мы отправимся на наших каноэ на север от Теночтитлана. Все готовы? Место, что вы видите впереди, называется Тлателолко. Видите тот огромный рынок? На науатле мы называем его тианкицли. Он гораздо больше рынка в Веракрусе, и на нем можно купить что угодно. Первые испанцы, прибывшие туда, думали, что им снится сон, настолько сильно они не могли поверить своим глазам. Он был гораздо, гораздо больше любого рынка, что они видели в Риме и Константинополе. Каждый день его посещали двадцать тысяч людей. Шестьдесят тысяч во время распродажи, проводимой на рынке каждые пять дней. А теперь не отходите от меня. Сейчас мы пройдемся по нему. Видите всех этих женщин, продающих фрукты? Мужчины, расхаживающие в модных одеждах, это крупные торговцы, которых называют почтека. Обратите внимание на мужчин, продающих набитые копалом трубки для благовоний, и женщин, продающих лекарства из смеси меда и агавы. Прилавки и торговцы идут до самого побережья озера. Кукуруза, чили, индейки, утки, щенки, петухи, курицы, гремучие змеи, бобы, какао, факелы, сосновая смола, привезенные с юга цветы шалфея. Тот мужчина, просящий чалчиуитль, ищет нефрит, а женщина, что говорит «шиуитль», хочет бирюзу. Рынок идет дальше. Здесь есть золото, здесь есть серебро, и здесь есть нефрит. Серьги, гобелены, пояса, стручки ванили, плоды кактуса и уаутли, который являлся очень важной для ацтеков пищей. Нынче мы называем его амарантом*. Здесь продают перья кетцаля, которые могла носить только знать, а также перья ары. Вот это мое перо для письма сделано из пера ары. Вы, мальчики, знаете, что такое пульке, но видели ли вы когда-нибудь шкуру выдры? Здесь также есть шкуры барсуков и оленей. Топоры, глиняная посуда, горшки, аматль, на которой сейчас лежат ваши руки, несчетное количество красок, рабы и рабыни. Знать обеспечивала своим рабам хорошую жизнь. Некоторые даже становились рабами по собственной воле. Это конкистадоры относились к своим рабам, как к животным. Видите вон ту толпу? Там находятся умелые ремесленники, демонстрирующие свои умения. Один мужчина вырезает узоры на кремневом ноже, называемом текпатль, другой — полирует обсидиановый. Однако только знать достаточно богата, чтобы позволить себе такие. Что вы думаете о Тлателолко? Кажется, будто тианкицли нет конца, не так ли? Мы бы ни за что не смогли осмотреть его целиком за один день. Но это еще не все. Как и в Теночтитлане, у них был собственный Темпло Майор. Напрягите свои уши и прислушайтесь.

[П/П: Амарант — род однолетних травянистых растений с мелкими цветками, собранными в густые напоминающие свисающие колоски соцветия.]

Либертад начала стучать по столу, пока мальчики держали глаза закрытыми. Поначалу было тихо, но постепенно звук становился все громче. Звук барабанов, доносящийся с теокалли.

— Видите? На вершине высокой, как горы, теокалли начался ритуал. Тескатлипоке будет принесена жертва. Видите, как ее кладут на каменный алтарь? Там находятся четыре тламакаске, каждый из которых удерживает конечность.

Либертад застучала по столу сильнее.

— Еще один тламакаске взял обсидиановый нож. Вы не должны отводить взгляд.

Либертад ударила по столу. Ритм стал быстрее. Барабаны теокалли.

— Смотрите, из груди жертвы достали красный камень. Вы знаете, что это?

— Corazón (Коратон), — сказал Вальмиро. Другие три брата кивнули, держа глаза закрытыми.

— Ты очень умен, — обрадовано сказала Либертад. — Верно. Ацтеки называли его йоллотль. Запомни это слово. Достав йоллотль, его приподнимают к небу. Видите? Это не казнь. Это преподношение еды богам.

— Как тако? — спросил Джовани.

— Да. Для богов людские сердца как тортильи. А теперь священники сбрасывают тело по ступеням. Подобно воде, стекающей со скалы, оно катится вниз. Что такое? Ты плачешь, Дуилио? Тут нечего боятся. Жертва помогает поддерживать мир живых. Ее душа вернулась на небеса, а оставшееся позади тело является лишь пустой оболочкой. А теперь откройте глаза.

Сделав это, у мальчиков возникло такое ощущение, будто их собственные сердца были вырезаны. Находясь в темноте, каждый прикоснулся к своей груди, чтобы убедиться в отсутствии дыры.

Часть 13. mahtlactli-huan-ëyi

Исидоро Касасола заметил, что Либертад больше не скрывала своих еретических интересов от его сыновей.

— Хотелось бы мне, чтобы она не занималась этим при мальчиках, — сказала его жена Эстрелла, не скрывая своего беспокойства.

Эстрелла родом из Оахаки, где проживает множество indígenas, и она предпочитала думать, что хорошо относится к старым культурам, но, как и большинство людей, ее воспитали в строгих католических условиях. Девушка считала, что будь то майя, ольмеки или ацтеки, воспоминания о падших цивилизациях должны быть сохранены в приятных вещах, таких как искусство или танцы. Они не должны быть возрождены в виде религий.

— Это потому что madre не католичка, — сказал ей Исидоро, а затем зашел в свой кабинет и закрыл дверь. Он зажег сигару, налил себе стопку текилы и тяжело вздохнул.

Ему всегда было сложно понять образ мышления своей матери, а ее зацикленность на ацтеках существовала всегда. Множество раз он видел, как отец в ярости давал ей пощечину, но она так и не бросила свое увлечение. В итоге отец подцепил бешенство и умер в муках. Вероятно, она приняла его кончину за воплощение гнева ацтекских богов. Пребывание в ее присутствии сделало это очевидным. А когда Хьюго таким же образом скончался от бешенства, то это должно было оказать на нее сильное влияние.

Исидоро выпил еще одну стопку текилы.

«Нет ничего плохого в том, чтобы быть набожным, — подумал он. — Но Мексика — католическая страна. Эти ацтекские короли, такие как Моктесума и Куаутемок: они лишь исторические личности, чьим именам место в учебниках, на уличных знаках и бутылках с алкоголем. Темпло Майор — всего лишь руины для привлечения туристов. Отнесись ты ко всему этому с полной серьезностью — люди примут тебя за сумасшедшего. Я понимаю, почему Эстрелла беспокоится. Но что я должен сделать?»

Его мать была для него не просто непостижимой. Она была пугающей и неподступной. Эта женщина никогда не ругала и не била его. Так почему же он ее боялся?

Ответ лишь один: Исидоро боялся странного и загадочного колдовства, почитаемого его матерью, и он не хотел этого признавать. Проклятий и магии не существует. В ином случае ацтеки смогли бы отбиться от конкистадоров…

Тем не менее как только внутреннее дитя Исидоро хваталось за эмоцию, никакая логика не сможет заставить его ее отпустить. Презрение Исидоро к своей матери, рожденной в деревне Катемако, являлось отражением его ужаса. Даже будучи взрослым, он еще ни разу не взглянул этой женщине в глаза и не высказал своих чувств.

Исидоро выпил еще одну стопку текилы и вытер рот. Как Эстрелла и сказала, это может оказать дурное влияние на их сыновей, но с другой стороны, какие знания не могут? Химические эксперименты, проводимые во зло, могут научить убивать. Другими словами, важно быть терпимым. Мальчики еще не отвергли Деву Марию Гваделупскую. Насколько Исидоро известно, они уважают Идальго*, отца Отечества. Ходят на мессу. Если дети заявят, что не хотят ходить на нее, то это будет значить, что учения Либертад вышли за рамки терпимости. Вот где пролегает черта. Если до такого дойдет, то, хоть и с болью в сердце, ему придется выгнать ее из особняка. Он отправит мать жить одну в дешевом домике в деревне.

[П/П: Мигель Идальго — мексиканский католический священник и революционный вождь, положивший начало войне за независимость против испанцев. Национальный герой Мексики, прозванный «отцом Отечества».]

Как только план был составлен, Исидоро поставил стопку на стол и вышел из кабинета. Он позвал семейного шофера, ждущего указаний в особняке. Исидоро не хотелось находиться дома. Он был в настроении выпустить пар в казино, но на данный момент у него не было свободных денег.

— Отвези меня в портовый офис, — сказал он шоферу.

* * *

Исидоро, избалованный отцом и выросший мягкотелым декадентом, считал себя прекрасным бизнесменом. Его огорчало, что старшие сотрудники компании отца не ценили его вклад и лидерство.

Согласно завещанию, Исидоро перенял предприятие Касасола под свое управление в возрасте двадцати семи лет, после чего сразу же принялся ломать голову над поиском новых источников дохода, соответствующих нынешней эпохе.

Его идея, в дополнение к экспорту серебра и бирюзы, которыми компания занималась еще со времен его прадеда, состояла в том, чтобы использовать эти материалы в изготовлении украшений, продающиеся оптом компанией. Ожерелья из нефрита и перьев, серебряные кольца и браслеты с бирюзой. Концепты дизайнов вдохновлялись любовью Либертад к ацтекам. Вот как звучала их реклама:

«Прекрасные амулеты, созданные по образцу древних ацтеков, изготовленные местными мастерами, говорящими на науатле, в нашей мастерской, расположенной в Оахаке».

На самом же деле фабрика находилась в Веракрусе, и в ней не работало ни одного чистокровного indígena. Почти все работники мастерской были mestizo. Также там работали два негра из Боливии и один китайский иммигрант, приехавший из Чили. Они не знали ничего ни про ацтекскую мифологию, ни про науатль. Были простыми работниками завода, пытающимися содержать свои семьи.

Когда в поздних шестидесятых Америку охватила контркультура хиппи, ацтекские украшения, сделанные коренными народами, начали продаваться, как горячие пирожки. Корабли компании Касасола совершали регулярные рейсы из Веракруса, нагруженные украшениями, и отправлялись через Мексиканский залив в Америку.

Исидоро также начал продавать шкуры ягуаров и пум богатым белым покупателям по заоблачным ценам. А делая из них чучела, он сохранял их для аукционов, чтобы поднять цены еще выше.

* * *

Ему казалось, что он продемонстрировал свою деловую хватку, но на самом же деле продажи украшений и шкур составляли лишь небольшой процент от общего дохода компании. Основой бизнеса до сих пор являлся экспорт серебра и бирюзы.

Спасательным кругом компании Касасола были тесные связи с владельцами шахт в Мексике, которые укреплялись еще со времен прадеда Исидоро. Без них на корабли было бы нечего грузить.

Старшие сотрудники, работавшие на его отца, Карлоса, были обеспокоены жесткими переговорами Исидоро с владельцами шахт. Они не раз говорили ему улучшить свой подход, но Исидоро всегда их игнорировал.

Как только владелец серебряной шахты в штате Гуанахуато наконец-то оборвал связи с Касасола, другие быстро последовали его примеру. Конкуренты перехватили эти источники серебра и бирюзы, и компания Касасола лишилась дохода. Несколько кораблей пришлось продать, работники увольнялись, а банкротство надвигалось все ближе.

* * *

15-го сентября, в канун Дня независимости, вместо того, чтобы гулять по Мехико со своими друзьями, напиваясь на El Zócalo и крича с толпой «¡Viva México!», Исидоро в одиночку сидел в офисе Касасола и смотрел в окно на порт Веракруса.

Корабли с мерцающими огнями бесшумно пересекали темное море, время от времени нарушая тишину свистом заводского гудка.

Исидоро курил сигарету, пил мескаль и игрался с лежащим на столе пистолетом. Это был старый револьвер Кольт, оставшийся ему от отца. Будучи ребенком, Исидоро считал его реликвией, которая досталась ему от предков-конкистадоров. Повзрослев, он узнал, что это оружие сделали значительно позже шестнадцатого века, когда конкистадоры захватили ацтекское королевство.

Исидоро положил пистолет обратно на стол, а затем взглянул на висевший в офисе портрет своего прадеда. Мужчина, изображенный на полотне внутри рамы, хмурился, смотря на своего никчемного потомка, словно зная, в каких долгах погрязла его компания.

«Мне не нужно вышибать себе мозги, — подумал Исидоро. — Я могу просто напиться и прыгнуть в воду. Этого будет достаточно».

Зазвенел телефон.

Это была жалоба от партнера из Нью-Йорка, гадавшего, куда запропастилась его партия. Исидоро извинился, повесил трубку и тут же получил еще один звонок. На этот раз звонили из Барселоны, требуя выплаты долга. Следующий вызов поступил из Пирея, города в Греции, потом Сан-Франциско, а затем от другой Нью-Йоркской компании, и все они требовали уплаты долгов.

Держа в руке полный бокал мескаля, Исидоро потер сонные глаза и ответил на очередной звонок. На этот раз от своей жены.

— Мне надоело, — сказала Эстрелла. — Мальчики играли с огнем на заднем дворе. Знаешь, чем они занимались? Протыкали мочки ушей шипами кактуса. Они брызгали своей кровью на дым. Это сумасшествие. Любому понятно, что это черная магия. Это совершенно испортило День независимости. И все из-за того, что ты не держал мать в узде, потому что слишком слаб. Я больше не могу это терпеть. Выгони Либертад или я уеду с детьми обратно в Оахаку.

— Эти шипы не кактуса, — сказал Исидоро.

— Что?

— Эти шипы не кактуса. Это шипы агавы. Ты знаешь что это, так ведь? Из нее делают пульке.

— Что ты вообще несешь?

— Мне звонят по работе. Я должен повесить трубку.

Исидоро положил телефонную трубку, и ярость Эстреллы осталась в прошлом. Он позволил тишине заполнить его разум. Допив оставшийся в бокале мескаль, Исидоро подтянул бутылку поближе и налил еще.

Зазвенел телефон.

— Bueno (Буэно), — сказал Исидоро.

— Звучишь паршиво, — ответил мужчина на другом конце линии. — Я хочу поговорить с Исидоро Касасола.

— Это я.

Этот телефонный звонок изменил жизнь Исидоро. Мужчина на другом конце линии не подал жалобу и не потребовал денег. Он надеялся начать новые деловые отношения.

Торговая компания Касасола существовала на протяжении четырех поколений, владела кораблями и складами в порту Веракруса, а теперь находилась на грани краха.

Наркоторговцы, конечно же, знали об этом и ждали подходящего момента, чтобы связаться с Исидоро.

* * *

Первой работой стала перевозка контрабанды в Нью-Йорк.

Успешно отправляя кирпичи гашиша на север на протяжении двух месяцев, Исидоро заработал доверие картеля. Вскоре они попросили его заняться транспортировкой кокаина. Под руководством наркоторговцев, отправленных в «инструктажных» целях, он научился прятать кокаин в грудах древесины. Будучи ответственным лицом, Исидоро лично плавал на кораблях, доставляющих товар в Барселону.

Помимо древесины, существует множество мест, где можно спрятать кокаин: внутри замороженной рыбы, глаз для чучел, за картинами в рамах. Исидоро смог сохранить один корабль, и теперь постоянно перевозил на нем товары из порта в порт. Вскоре богатство компании, как выразился сам Исидоро, «Восстало из мертвых, словно Лазарь».

* * *

Исидоро купался в деньгах.

«Почему я не занялся этим с самого начала?» — гадал Исидоро, вспоминая события, что привели его к этому моменту. Ничего из прошлого не казалось реальным, только кошмаром. Слава богу, он вернулся в реальность.

Взамен на перевозку их товара через океан, картель платил Касасола деньгами и уважением. И хотя картель относится к выращивающим коку фермерам и уличным дилерам как к паразитам, он не скупится на расширении и поддержании своих путей поставок. Это более чем стоящие вложения.

* * *

Огромные суммы денег полились рекой, новые лица заполонили офис, долг испарился, Исидоро нанял рекомендованного картелем бухгалтера, и вскоре купил яхту для собственного удовольствия, наслаждаясь ею в компании женщин.

Ему больше не нужно было кланяться и подстилаться под тех старых владельцев шахт. Они застряли в прошлом. Он начал закупать серебро и бирюзу из новых шахт и возобновил их экспорт, но лишь на треть от прежнего объема. Но даже так, вскоре поползли слухи о том, что компания Касасола смогла выкарабкаться из ямы.

* * *

Когда Исидоро был моложе, ему нравилось употреблять гашиш и кокаин на вечеринках, но он никогда не думал о том, чтобы продавать их лично. Это грязный бизнес, постыдная работа, которой занимаются в переулках, так к тому же ничтожно малая. Другое дело поиск больших раскопок, заключение сделок с владельцами шахт и экспорт огромного количества серебра и бирюзы. По крайней мере, он так думал.

Теперь он верил в совершенно обратное. Наркотики — это большой бизнес. Исидоро осознал, насколько сильно ошибался.

«Транспортировка — это самый важный аспект торговли наркотиками. Море усеяно золотыми путями. Я никогда бы не смог поверить в то, насколько крупные суммы денег здесь вовлечены, пока не оказался вовлечен сам. Это превосходит простую идею заработка. Денег настолько много, что, скорее, походит на доход с налогов, нежели бизнеса. Да, это можно назвать налогом. Существует невидимая страна наркотиков, пересекающая моря, и люди каждой страны мира платят налог на наркотики…»

* * *

Когда люди сталкиваются с опасностью, у них появляется способность менять метод выживания, демонстрируя рвение к развитию, указывающее на то, что они эволюционируют и растут. И как только опасность минует, люди возвращаются к старым обычаям.

Вновь стабилизировав компанию Касасола, Исидоро купался в лести тех, кто пытался заполучить кусочек его богатств, и вскоре начал безрассудно тратить деньги, уподобляясь себе из прошлого. В конце концов, Исидоро спас компанию от неминуемой катастрофы и вернул флот кораблей к его былому величию. Что плохого в том, чтобы покрасоваться своим успехом?

Опьяненный богатством, он покупал бриллиантовые кольца, часы с изумрудами, десятки сшитых на заказ костюмов, а ночи проводил, утопая в алкоголе и женщинах.

У него не было никакого желания возвращаться в особняк, чтобы оказаться между его помешанной на ацтеках матерью и сучкой женой-католичкой. Вместо этого, он перебирался между домами своих пяти любовниц, игнорировал сыновей, работал, пьянствовал, спал, просыпался и снова работал.

Пока корабли, полные хитро спрятанного кокаина, отправляются из порта Веракруса, он будет продолжать зарабатывать непомерные суммы денег.

* * *

Отсутствие у Исидоро страха перед картелем и демонстрация расточительности стали привлекать внимание. Несмотря на то, что мужчина не убил ни одного человека, он считал себя равным другим наркоторговцам, считал себя властным и опасным.

Спустя какое-то время начал требовать, чтобы картель увеличил его долю. Но что хуже, плохое личное суждение привело к крупному провалу бизнеса.

Кораблю, который должен был разгрузиться в западноафриканском порту, пришлось развернуться до того, как он смог пришвартоваться. Проблема возникла из-за того, что Исидоро поскупился на взятки для местной береговой охраны. Мужчина заявил, что это «просто бизнес», но подобный ответ стал роковой ошибкой с его стороны. Если бы другие наркоторговцы, ожидавшие его на суше, не заметили неладное и не связались с кораблем заранее, то судно зашло бы прямо в порт и, весьма вероятно, потеряло несколько сотен кило кокаина. Потери такого рода измеряются в сотнях миллионов песо.

Внезапно все изменилось. Исидоро пора было сыграть свою роль: стать примером, чтобы показать всем кто здесь главный. Картель сделал это не для него самого, а для тех, кто был с ним близок. Исидоро не сможет понять смысла этого действа, но все остальные смогут. И им не дадут второго шанса, если они не выучат этот урок с первого раза.

Мексиканский картель связался со своими партнерами из колумбийского картеля.

— Мы собираемся убить президента Касасола, но его корабли продолжат ходить, — сказали они, после чего послали к нему своих sicarios.

Богатые друзья Исидоро услышали о его судьбе из слухов, но ни один из них не подумал «Не повезло мерзавцу». Вместо этого, они проклинали его.

«Вот везучий мерзавец».

Ему удалось делать все, что захочется, так еще и прожить несколько лет в мире наркотиков, прежде чем встретить свою кончину.

* * *

Либертад принесла петуха в жертву богам на заднем дворе особняка, провела пальцами по крови в ведре, а затем пролила несколько капель на четыре маленьких блюдца, одно за другим.

— А теперь капните этим на землю перед воротами, — сказала она своим внукам.

Дело происходило в шесть утра. Четверо братьев взяли по блюдцу, прошли через сад, наполненный ароматом георгин, и осторожно подошли к главным воротам, стараясь не пролить ни капли крови.

Там их ожидал труп.

Казалось, будто кто-то положил туда большую куклу в качестве розыгрыша, причем голую. Голова, руки и ноги были отделены от туловища и лежали в сторонке. Места разрезов — темные и обесцвеченные, а тут и там на коже виднелись синяки.

Женщина, проходящая мимо ворот, закричала, а когда ее голос затих, в воздухе повисла жуткая тишина. Четыре мальчика стояли, не проронив ни слова.

Горничная, услышавшая крик, вышла узнать из-за чего весь шум и медленно открыла ворота. Выйдя на улицу, она увидела труп и тут же потеряла сознание. Тем не менее четыре мальчика продолжали стоять совершенно неподвижно, так и не пролив ни капли крови. Спустя какое-то время Вальмиро поставил блюдце у своих ног и побежал на задний двор к Либертад, моющей руки в колодце.

Выслушав его, Либертад пристально посмотрела на мальчика и спросила:

— Это правда?

Вальмиро кивнул.

— Ты точно уверен? — спросила Либертад снова.

— Es verdad (Эс вердад), — ответил Вальмиро. — Es mi padre (Эс ми падре).

Либертад тяжело вздохнула, но не растерялась. Она направилась к воротам вместе с Вальмиро и увидела тело, трех других ее внуков и потерявшую сознание горничную, именно в таком порядке. Вокруг уже начала собираться толпа.

Женщина приказала внукам унести части тела Исидоро на задний двор.

Бернардо и Джовани подняли туловище, словно носилки, в то время как Дуилио, плача, нес две руки.

— Ты неси голову, — сказала Либертад Вальмиро.

Как только все мальчики ушли во двор, Либертад подобрала ноги и потащила их за собой, а затем закрыла ворота на задвижку.

* * *

Мальчики положили отрезанные части тела их отца в правильном положении относительно туловища и попытались соединить их вместе, но безрезультатно. Голова, руки и ноги отказывались оставаться на месте, перекатываясь под странными углами. В конце концов вид их изувеченного отца довел до слез и трех других братьев.

Он едва ли проводил с ними время, пока находился дома, но они помнили те редкие случаи, когда отец был рядом, его улыбку и голос. В них начала расти печаль, потом боль и злость, а затем глубокая ненависть.

Хьюго и padre умерли.

— Кто это сделал?! — крикнул Бернардо.

— Наркоторговцы, — сказала Либертад.

Они подняли взгляд на ее опухшие глаза.

Либертад подбадривала бедных indígena шлюх, работавших в порту, а также бесплатно им гадала, если они просили. Взамен девушки рассказывали ей о людях, с которыми Исидоро не посчастливилось связаться.

— Это плохая смерть, — подметила Либертад. — Очень плохая.

— Почему? — спросил Вальмиро сквозь слезы. — Разве он не умер жертвой, как Хьюго?

— Верно, — сказал Бернардо. — Padre порубили, пока он дрался с плохими парнями. Он ацтекский воин. Он стал тортильей для богов и помог уберечь мир от разрушения.

— Ваш отец не умер в бою, — сказала Либертад. — Он не прислушивался к другим, совершил ужасную ошибку и был убит. И Исидоро ничего не знает об ацтекских богах.

— Значит, он попадет в Миктлан? — испуганно спросил Бернардо.

— Миктлан — это подземное царство, но он не похож на католический ад. Это царство тьмы, где души, которые не были преподнесены богам, путешествуют и учатся. В конце пути эти души исчезают. Мне бы хотелось, чтобы он отправился туда, но этого не случится. Исидоро уйдет в совершенно другое место, где его ожидает ужасная судьба.

— Ты должна помочь ему, Либертад, — сказал Дуилио, плача.

— Есть один способ, — тихо сказала Либертад после долгой паузы. — Способ помочь ему. Мы должны убить его снова.

* * *

Четверо мальчиков прижали туловище своего отца к земле, как им было сказано, и Либертад вонзила обсидиановый нож в его грудь. Она прорезала в плоти дыру, разрезала кости и вырезала сердце, уже давно утратившее свой оллин.

— Направь его лицо прямо вверх, — сказала она.

Вальмиро, принесший голову на задний двор, подумал, что, возможно, это должен сделать он. Мальчик взял голову Исидоро, перевернувшуюся на бок, положил руки на ее щеки и повернул лицом вверх. В пустых глазах Исидоро отражалось голубое небо.

Либертад положила сердце на лицо Исидоро. Братья встревожились. Что abuelita делает?

— Просто держи его прямо, — приказала Либертад, а затем потянулась в свой мешочек и достала из него нечто похожее на итальянскую окарину. Вальмиро, никогда прежде не видевший окарину, посчитал, что она напоминает своей формой авокадо, но, присмотревшись к ее выцветшей белой окраске и освещенным солнцем контурам, он понял, что этот инструмент выглядит как череп. Маленький череп, размером с голову младенца.

Либертад дунула в свисток, и из него вырвался звук женского плача. Постепенно звук становился все громче и громче, пока не стал воющим за окном ветром, затем воплем человека, который вот-вот сгорит заживо, и, наконец, криком проклятого из ада.

Напуганные ужасающим звуком, мальчики, за исключением Вальмиро, закрыли руками уши. Он сделал бы то же самое, не держи голову отца. Вальмиро был очень близок к тому, чтобы обмочиться. Но если он отпустит, то голова перевернется, и сердце упадет с лица. Вальмиро изо всех сил старался преодолеть свой страх.

Эекачичтли, свист ветра.

Ацтекские свистки приводили в ужас конкистадоров шестнадцатого века. Сложно представить любой другой инструмент в мире, способный выдавать столь леденящий кровь звук. Испанские монахи, отправившиеся в завоевание вместе с конкистадорами, прозвали их silbatos de la muerte, свистками смерти. Когда в них дуют, эти свистки призывают ветер, поднимают мертвых из глубин земли, чтобы те взглянули на живых, и, наконец, призывают правителя всей тьмы, Йоуалли Эекатля, «Ночь и Ветер».

Либертад оторвала губы от свистка и сказала:

Ин иштли ин йоллотль.

— Ваш отец умер снова.

Либертад взяла сердце правой рукой и подняла его, глядя на четырех мальчиков.

— Теперь его душа не попадет в какое-то ужасающее неизвестное место, а возвысится к космосу, где обитают боги. Вашему отцу пришлось умереть дважды из-за совершенной им ошибки. Поэтому его первая смерть была такой ужасной. Вы должны знать его ошибку. Так что слушайте внимательно. Ваш отец был ауикпа тик уика.

Мальчики просто смотрели на нее.

— Он нес, не неся, — объяснила Либертад. — Это значит, что он лишь праздно носил священное сердце, находящееся в его груди. Он не знал что делал, не знал смысла своей жизни. Он был дураком, жившим только ради собственного удовольствия.

— Padre был дураком? — спросил Бернардо.

— Верно. Бернардо, Джовани, Вальмиро, Дуилио, никто из вас не должен стать ауикпа тик уика.

— Что мы можем сделать, чтобы этого точно не произошло? — спросил Джовани.

— Положите руку на грудь. Чувствуете биение внутри? Это и есть ключ. Ваше corazón. Ваше йоллотль. Вы еще не нашли его. Вы слишком молоды, чтобы связаться с богами. Вы ощущаете мир своим иштли, своим лицом. Потому что ваши глаза находятся на лице. Но лицо не знает смысла жизни. У детей, таких как вы, и глупцов, таких как ваш отец, лицо и сердце не связаны. Они существуют отдельно друг от друга. У вас нет настоящего лица.

У вас нет настоящего лица. Мальчики положили руки на щеки, просто чтобы убедиться.

— Воин сражается и умирает за своих богов, а принесенный в жертву человек отдает свое тело. Когда вы приносите богам жертву, ваше лицо впервые зрит этот мир должным образом. Тогда вы и находите свое священное сердце. Ваш отец не понимал этого. Но вы четверо — ацтекские воины. Вы должны найти ваши истинные ин иштли ин йоллотль и помогать друг другу жить.

* * *

Эстрелла помогла горничной, упавшей у входа в обморок, и вернулась в особняк. Дрожащими руками она взяла телефон и позвонила в полицию. Соседи уже сообщили в правоохранительные органы об этом инциденте, и к особняку Касасола выехали машины.

Прибыв на место, представители власти осмотрели пятна крови перед воротами и спросили у Эстреллы о местонахождении тела.

Прежде чем она смогла ответить, офицер, обошедший особняк со стороны, позвал своих коллег.

Рядом с четвертованным и обезглавленным телом Исидоро Касасолы, из которого вырезали сердце, стояла indígena женщина и четыре ребенка. Она держала каменный нож. Офицеры направили свои пистолеты на нее, чтобы та бросила оружие, а затем заковали в наручники, заведя руки за спину.

Пока полицейские вели Либертад в машину, женщина была совершенно спокойна, не произнося ни слова протеста.

* * *

Ее муж, порезанный наркоторговцами на куски после полной расточительства жизни. Ее коренная свекровь, спокойно вырезавшая сердце из его груди перед своими внуками. Мальчики, чьи души были украдены Дьяволом. Нескончаемый языческий ритуал.

Эстрелла больше не хотела проводить в доме Касасола в Веракрусе ни секунды. Она начала сходить с ума, плакать, швыряться вещами и переворачивать стулья. Вскоре девушка ушла, одна, к себе домой в Оахаку, не взяв с собой ничего из семейного имущества.

* * *

Соверши Либертад богохульство над Исидоро после его похорон, то ей бы назначили срок максимум пять лет. Однако она вырезала сердце обсидиановым ножом до предания тела земле. Учитывая состояние Исидоро, очевидно, что он был убит картелем. Согласно федеральному закону, Либертад оштрафовали и задержали на четыре дня, прежде чем она была освобождена.

Вернувшись домой, женщина увидела находящуюся в ужасном состоянии гостиную. Грязные тарелки все еще лежали на столе.

— Abuelita, — сразу же окликнул ее Вальмиро, спеша вниз по ступенькам, как только заметил, что она дома. — Madre ушла. Милы тоже нет.

Мила — это горничная, работавшая на Касасола на протяжении четырех десятков лет.

— Ты не ушел со своей матерью?

— Нет.

— Где Бернардо, Джовани и Дуилио?

— Они здесь, — ответил Вальмиро. — Мы как ты. Мы ацтекские воины.

* * *

Либертад продала семейное имущество и начала брать деньги за предсказания судьбы, которые до этого делала бесплатно. Таким образом она могла содержать мальчиков.

Офис компании Касасола все еще находился в порту, но картель полностью взял бизнес на себя, и Либертад не получила с него ни одного песо.

«Я хочу отомстить тем, кто убил Padre».

Либертад понимала негласное желание горящих сердец мальчиков, и она уважала его. Каждый человек является ауикпа тик уика, тем, кто несет, не неся. Лишь стойкая, непоколебимая воля пробудит и направит их на путь к богам: ин иштли ин йоллотль.

* * *

Каждый вечер братья неустанно слушали рассказы Либертад об утраченном королевстве.

Из страха они узнали много вещей, а познав страх, обрели мудрость, чтобы взглянуть реальности в лицо. Рассказы Либертад были столь интересными, что для развлечений им даже не приходилось тратить деньги на походы в кинотеатр. Даже больше, все американские фильмы ужасов, казалось, воровали идеи из рассказов Либертад.

Летом 1975 старший брат, Бернардо, отправился в кинотеатр со своими школьными друзьями на снискавший известность фильм под названием «Техасская резня бензопилой», настолько тот был страшным. Его друзья закрывали лица руками или выбегали из кинотеатра еще до того, как фильм закончился, но Бернардо нисколько не был напуган. Наоборот, ему было интересно, почему люди платят деньги за просмотр. Кожаное лицо делал то же самое, что и Шипе-Тотек, но гораздо грубее. Шипе — это бог с содранной кожей, который сдирает кожу со своих рабов и вырывает им глаза, а затем надевает на себя. Когда шиупоуалли указывал, что наступил день фестиваля Шипе-Тотека, поклоняющиеся ему ацтеки сдирали кожу с рабов, носили ее на протяжении двадцати дней, танцевали и гонялись друг за другом.

После просмотра Техасской резни бензопилой, Бернардо утратил всякий интерес к фильмам ужасов. Когда вышел фильм «Пятница 13», он даже не посмотрел его. Мальчик сказал братьям, что это пустая трата денег. Когда спустя год в кинопрокат вышла «Пятница 13 — Часть 2», люди только и говорили о носящем маску убийце с мачете, но он казался лишь дешевой имитацией настоящих ацтекских воинов.

* * *

И хотя рассказы Либертад казались волшебными, они были до жути реалистичными, когда дело касалось смерти. В ее рассказах о сновидениях и иллюзиях всегда присутствовала нестираемая метка смерти. Люди умирали. Они не возвращались к жизни. Хорошая смерть возвращает душу на небеса, но это уже не был нынешний ты. Их не ждала загробная жизнь. Душа перерождалась. Но перед этим она превращалась в птицу, чтобы позабыть прошлую жизнь и никогда ее не вспоминать. Как кто-то, кто даже не помнит прошлого, может переродиться тем же человеком?

* * *

Ужасающий звук эекачичтли. Тескатлипока, восседающий на вершине теокалли и пожирающий руки жертв, наблюдающий за тем, как Теночтитлан погружается в ночь. Звук барабанов из змеиной кожи. Священник-тламакаски, поклоняющийся богу войны Уицилопочтли и отдающий сердце жертвы куаутли, орлу. Куаутли, хватающий сердце и летящий вверх сквозь тринадцать слоев небес, бросающий его в углубление в священном камне. Кецалькоатль, несущий камень к солнцу. Куаутли, закончивший свою работу, спускающийся на землю и превращающийся в коскакуаутли, стервятника, после чего спускающийся дальше в девять слоев подземного царства. Души не принесенных в жертву людей, падающих вниз головой вместе с ним, путешествуя через девять темных слоев, достигая самых глубин Миктлана лишь спустя четыре года. Там они встречаются с ужасающим череполиким богом смерти Миктлантекутли, где наконец испаряются и познают покой после ужасающего путешествия сквозь непроглядную тьму.

* * *

— Как я говорила уже множество раз, важно то, как именно вы умрете, — сказала Либертад сквозь копаловый дым. — Как вы воспользуетесь своими жизнями. Это и есть самое важное.

* * *

Из крови и мифов павшего королевства четыре мальчика познали порядок космоса и жестокую природу реальности, задумались о свете и тьме, поняли важность твердой воли и укрепили свои братские узы.

Собирая информацию о картеле, казнившем их отца и укравшем семейную компанию, основанную прапрадедом, они убедились, что Мексиканская федеральная судебная система не способна наказать виновных. Наркоторговцы существовали вне пределов закона. Другими словами, стараться стать полицейским или прокурором — пустая трата времени и сил мальчиков.

Самый прямой путь к мести — это стать врагом врага. Они решили присоединиться к организации, которая способна соперничать с картелем, лишившим их отца жизни.

Они росли и физически, и как личности, переплетаясь с воспоминаниями ацтеков, двигаясь к своей мести, к будущему, где они станут наркоторговцами.

* * *

Внутри того самого другого картеля, являвшегося домом для самых свирепых людей со всего Веракруса, жестокость братьев Касасола не шла ни в какое сравнение с жестокостью кого-либо другого. Повсюду гуляли рассказы об их «подвигах».

«Они фанатики, что поймали вражеского лейтенанта, вырезали его сердце и преподнесли своему ацтекскому богу».

В каждой перестрелке братья стояли в первых рядах. Если их напарника собирались похитить, то они бежали на врага, размахивая тесаками, которыми отрубают руки. Десятки наркоторговцев, которых должны были утащить, изуродовать и убить, оказались спасены невероятной отвагой братьев Касасола. Хотя это, скорее, напоминало лишенное страха безумие, нежели отвагу.

Их боялись даже sicarios из их собственной организации. Парни помоложе восхищались братьями Касасола настолько сильно, что набивали себе татуировки в виде ацтекских символов, таких как Темпло Майор или воины-орлы, или даже слова на науатле «митль чималли», стрела и щит, что является метафорой войны. Некоторые прекратили ходить на мессу и стали поклоняться ацтекским богам.

Братья никогда не гуляли по кварталам красных фонарей, и поэтому и не становились жертвами сложной разведывательной системы, созданной вражескими картелями из дорогих проституток.

* * *

Когда они наконец-то нашли sicario, убившего их отца, братья начали перестрелку прямо посреди бела дня и схватили мужчину живым. К сожалению, пули Вальмиро и Дуилио попали ему в живот, обнажив внутренности. Он мог вскоре умереть. И вот, находясь среди щекочущего нос запаха пороха, Вальмиро позвонил Либертад и спросил:

— Нам принести его к тебе?

— Нет, займитесь им сами, — ответила она. — Но когда закончите, принесите сюда его сердце и левую руку.

Они убили плачущего киллера, вырезали сердце, отрезали левую руку, а затем отнесли в особняк. Либертад ожидала их. Она осторожно вымыла сердце и руку водой из стоящего на заднем дворе колодца, вытерла, а затем закрыла в морозилке.

* * *

Когда наступил май, сердце и руку sicario наконец-то достали. Шиупоуалли достиг Тошкатля, дня фестиваля Тескатлипоки, поэтому Либертад открыла морозилку и достала жертву для храма. Сердце растает при комнатной температуре, но вот чтобы Тескатлипоке было «проще есть руку», она раздробила ее молотком на маленькие кусочки.

Вид того, как его abuelita проводила этот процесс с улыбкой, дал Вальмиро идею для пытки, которая наверняка напугает его врагов.

В будущем эта идея станет эпитетом, определяющим его прозвищем. El Polvo — довольно распространенный термин в наркобизнесе, чаще употребляемый во фразе polvo de oro, или же «золотая пыль», лучший вид кокаина. Однако пыль, ассоциируемая с Вальмиро, была совершенно иного характера.

Он замораживал конечности похищенных жертв жидким азотом, пока те все еще были живы, а затем дробил стальным молотком. Его жертвы были вынуждены наблюдать за тем, как их собственные конечности дробят в пыль.

* * *

Отомстив sicario, убившему их отца, братья Касасола продолжили убивать наркоторговцев из картеля конкурентов. Они жертвовали сердца лейтенантов своему богу, и с каждой новой жертвой братья чувствовали, как томящаяся в них священная сила растет все больше.

Они убивали, продавали кокаин, покупали оружие, убивали снова и время от времени отдавали деньги бедным indígena проституткам в порту. Девушки протыкали свои уши шипами агавы, брызгали кровью на дым от благовоний и молились, чтобы продемонстрировать свою благодарность внукам Либертад, братьям Касасола.

* * *

Когда Либертад слегла с пневмонией, братья незамедлительно сняли для нее целую больничную комнату с пятью кроватями. Они постарались как можно лучше украсить спальное место тощей и маленькой Либертад зелеными перьями кетцаля и шкурами ягуаров. Братья приносили золото и изумруды, а также оставляли у входа в комнату и по всему этажу круглосуточную вооруженную охрану.

Из многих подарков от своих внуков, больше всего Либертад была рада обсидиановому зеркалу, которое Вальмиро купил у нелегально откопавшего его мужчины. Это тескатль — зеркало времен ацтеков, погребенное среди руин, воплощение Тескатлипоки.

* * *

Температура Либертад поднималась все выше, а выглядела она все более изможденной, и на Макуилли Калли, Пять-Дом, пятый день тресены, символом которой является Киауитль, дождь, она умерла.

Ее внуки поместили останки вместе с набором перьев, шкур, украшений и обсидиановым зеркалом в специально сделанный гроб, после чего простились с ней.

* * *

Когда солнце село за западный горизонт, они похоронили Либертад на специально купленном холме, расположенном недалеко от Веракруса. Он стал могилой без торчащего над ней из земли креста, предназначенной для одной лишь Либертад.

Внуки не хотели вырезать ее сердце. Она была не ауикпа тик уика, но ин иштли ин йоллотль. Они научились у нее всему.

Рядом с гробом Либертад лежал еще один. Внутри находились останки ее доктора, застреленного Вальмиро. Однако он лишил врача жизни не в качестве наказания за то, что тот не смог спасти их abuelita. Вальмиро сделал это для того, чтобы у одинокой души Либертад была компания. Она нуждалась в спутнике, пока ее путешествие к небесам не завершится.

Когда знатные ацтеки умирали, их слуг хоронили вместе с ними в качестве подношения богам. Также с ними закапывали орлов, обезьян и даже собак с серьгами из бирюзы. Эти звери будут служить мертвому, но самыми ценными компаньонами считались люди. Вальмиро выбрал доктора в качестве спутника Либертад.

К тому времени, когда гроб был зарыт в землю, весь холм окрасился в кроваво-алый цвет заходящего солнца. Братья остались стоять там, пока на небе не засияли звезды. Дуновение ветра пронеслось сквозь тьму, и они закрыли глаза.

* * *

Чтобы справиться с горем от утраты Либертад, братья Касасола вели нескончаемую войну.

Насилие порождало больше ненависти. Они разрушили захваченное офисное здание компании Касасола, затем грузовые корабли в порту, тем самым разорив картель конкурентов. Однако братья сражались не только со своими врагами. Касасола безжалостно направили свои стволы на несколько наркоторговцев из собственной организации, посмевших конкурировать с ними.

Полные сражений дни все шли, проливая обильное количество крови, которую братья преподносили богам, считая дни по ацтекскому календарю.

Они завоевали Веракрус, а также находящийся на севере от него штат Тамаулипас, знаменуя рождение нового картеля: Лос-Касасолас.

Находясь под постоянным вниманием мексиканских властей, УБН и ЦРУ, главные члены картеля были записаны в американских материалах расследования следующим образом:

Самые разыскиваемые беглецы

Бернардо Карлос Касасола Вальдес, он же «El Pirámide»

Иисус Джовани Касасола Вальдес, он же «El Jaguar»

Вальмиро Маркос Касасола Вальдес, он же «El Polvo»

Хуан Дуилио Касасола Вальдес, он же «El Dedo»

* * *

В 2015 году рефрижераторное судно покинуло порт Веракрус в солнечный сентябрьский день и направилось из Мексиканского залива в Карибское море, затем переправилось через Панамский канал в Тихий океан и отправилось в Сантьяго, столицу Чили, чтобы забрать партию лосося.

Вальмиро высадился с корабля и направился к расположенному недалеко от пристани автосалону подержанных автомобилей. Сначала он проверил шины на некоторых из них, так как у него не будет времени заменить их после совершения покупки. Мужчина заплатил наличными за Mitsubishi Pajero, который был покрыт грязью, но имел колеса в достаточно хорошем состоянии. Затем он дал приличные деньги одному из слоняющихся по улице детей, что моют окна, чтобы тот отмыл грязь с кузова.

Вальмиро поехал на Pajero к границе, затем предоставил поддельный паспорт, чтобы попасть в Аргентину. Следующий этап его путешествия пролегает по воздуху. Он оставил Pajero позади, забрался в старый пропеллерный самолет и полетел из западной части Аргентины в восточную. Путешествие в аэропорт Хорхе Ньюбери, расположенный в Буэнос-Айрес, было весьма утомительным, так как самолет сильно трясло на протяжении всего полета.

Посещение родной страны лидера картеля Дого сопровождалось огромным риском. В конце концов, здесь проживают его семья и партнеры. Вальмиро мог просто сесть на корабль в Чили, который отправится в плавание через Тихий океан, и покинуть Америку гораздо раньше.

Однако он решил не делать этого, пытаясь таким образом запутать своих врагов.

Вальмиро направился в порт Буэнос-Айреса и связался с матросом на контейнеровозе, который Лос-Касасолас использовал множество раз, чтобы провезти контрабанду hielo. Мужчина не узнал Вальмиро, назвавшегося поддельным именем.

После недолгих переговоров, он получил разрешение спрятаться на корабле за тридцать тысяч долларов. Если бы матрос знал, с кем имеет дело, то потребовал бы в три раза больше.

Вальмиро попросил у матроса телефон и сказал, что заплатит криптовалютой. Она называлась Batista и представляла собой вариант существующей системы, модифицированной уругвайским программистом, и пользовалась большой популярностью среди картелей.

Код, спрятанный в строчке букв и цифр, был разделен на три части и привязан к данным GPS. Когда корабль покинет порт, первый ключ будет отправлен, и с помощью него матрос сможет получить десять процентов, в данном случае три тысячи долларов, в криптовалюте. Когда корабль прибудет в порт, матрос получит сорок процентов с помощью следующего ключа, а именно двенадцать тысяч долларов. Чтобы получить третий ключ с оставшейся половиной денег, GPS Вальмиро должен достичь зашифрованных координат места назначения, а также матросу необходим пароль, заданный Вальмиро заранее. Прибыв на место, мужчина должен отправить пароль самостоятельно. Естественно, это означает, что он обязан выжить. Однако если Вальмиро этого не сделает, то ключ будет отправлен автоматически спустя двадцать четыре часа после высадки с корабля. Это позволит матросу получить тридцать процентов от оставшихся пятнадцати тысяч долларов, или же четыре с половиной тысячи.

Система Batista предназначена для снижения риска ведения незаконного бизнеса, где оплата происходит до или после сделки, и помогает предотвратить предательство до прибытия или убийство после. Это изобретение идеально подошло наркобизнесу, гарантируя безопасную передачу наркотиков и оружия.

* * *

Обеспечив себе поездку, Вальмиро отправился поужинать в стейк-хаус в Буэнос-Айресе, дожидаясь конца ночи. Пожилая белая пара, сидевшая за рядом стоящим столиком, спросила у него, где находится оперный театр. Отвечая, Вальмиро улыбался, после чего внимательно их осмотрел. Им должно быть за восемьдесят, и они приняли его за местного. Либо так, либо они заговорщики картеля Дого, всего лишь притворяющиеся безобидными стариками.

— Мы приехали из Швейцарии, — сказала жена на испанском. — Завтра отправимся в Венесуэлу.

Вальмиро кивнул и улыбнулся.

— А вы те еще путешественники, в вашем-то возрасте.

«Венесуэла, — подумал Вальмиро. — Это место известно тем, что там скрываются разыскиваемые наркоторговцы. Но только если они в бегах от американского УБН. Если ты управляешь картелем со связями по всей Латинской Америке, то это небезопасно».

Вальмиро встал со стула и еще раз улыбнулся пожилой паре.

— Adiós (Адьос), — сказал он. — Приятного вечера.

* * *

После наступления полуночи Вальмиро, воспользовавшись помощью матроса, пробрался на борт грузового судна, зарегистрированного в Панаме. Судно было загружено стальными контейнерами двух размеров: на двадцать и сорок футов. За дополнительную плату клиенты могут загрузить свои контейнеры под палубой, в то время как все остальные будут загружены на палубу. Вальмиро надеялся спрятаться в подпалубном контейнере, но из-за внезапности его просьбы, на подготовку варианта получше попросту не было времени, и ему пришлось залезть в контейнер, находящийся на палубе.

Корабль отправлялся в Монровию, столицу Либерии, что находится в Западной Африке. На протяжении приблизительно двадцати дней, что корабль проводит за пересечением Атлантического океана, на находящиеся на палубе контейнеры обрушивается ветер, дождь и морская вода. И все знают, что происходит с металлическими ящиками, если на них долго светит солнце. Вальмиро был заперт внутри без окна, стула или кровати, качаемый волнами, сжимая в руках пистолет. Это было начало долгого, сурового путешествия, во время которого он будет везти контрабандой самый ценный груз: самого себя.

Дважды в день к контейнеру Вальмиро приходил матрос с водой и едой. Мужчина пил воду и ел консервированную рыбу. Он не употреблял текилу или кофе и не курил табак или марихуану. В его контейнере находились канистры с сельскохозяйственными химикатами, которые он положил на бок и использовал в качестве кровати. До восхода солнца в море так же холодно, как в ночной пустыне, поэтому Вальмиро закутывался в одеяло, чтобы согреться. Просыпаясь, он испражнялся в пластиковый контейнер и закрывал крышку.

* * *

Вальмиро проводил дни в кромешной тьме, а его единственным занятием было дыхание.

Свет, по которому можно определить время, не попадал внутрь контейнера, но Вальмиро чувствовал солнце. Яркий свет, не встречающий никаких преград в море, превращал контейнер в адскую печь. Вдобавок к этому корабль подходил все ближе к экватору по мере приближения к Африке.

Это были идеальные условия для смерти от теплового удара, но Вальмиро выстоял. Это было мучительно, но он не боялся.

«Если я умру здесь, то преподнесу собственное сердце Тескатлипоке. А если не умру, то просто преподнесу ему сердце по прибытии. Красный Тескатлипока оберегает меня. Как и Шипе-Тотек, бог с содранной кожей», — подумал он.

* * *

Вальмиро считал дни по трем календарям, основываясь на числе принесенных матросом обедов: ацтекские тональпоуалли и шиупоуалли, а также григорианский календарь христиан.

Вся вода, что он пил, теплая и неприятная на вкус, выливалась из него сразу же в виде пота. Мужчина жевал таблетки-антибиотики и, находясь в вызванном жарой безумии, мучился от воспоминаний о прошлом. Это был хаотичный вихрь, переплетенный с реальностью.

* * *

Мертвые петухи на заднем дворе, перуанская ферма с деловой поездки, деревья коки, бронированный транспорт третьего уровня, люди с фермы коки, производители кокаина, чьи-то крики «Vamos, vamos», калькуляторы с весом кокаина в тоннах, звон телефонов, голос abuelita, говорящий «Важно то, как именно вы умрете». Координаты GPS, улицы Берлина, четырнадцать килограмм жидкого кокаина, проданного инвестору за три и два миллиона евро, окровавленная ванная, предательство его подчиненных, крики, женщины, видео пыток из интернета, молящие о пощаде следователи, умирающий писатель с замороженными руками и ногами, свисающие с моста подчиненные, отель в Техасе, проданный за девять тысяч долларов фунт кристаллов метамфетамина, баки с жидким азотом, стальной молоток, кокаин, спрятанный в замороженной рыбе, его сыновья, дочери, жена, братья, взорванные летящим по небу дроном, дым от копалового благовония, прогулка по Теночтитлану, поездка на каноэ, высадка в Тлателолко, покрытые кровью ступени теокалли, ступенчатые пирамиды, Тескатлипока, Йоуалли Эекатль, Титлакауан, он наслал на этот мир потоп, Науи-Атль, снова голос его abuelita: «Ацтекские воины отрезали уши своих заключенных и преподносили их королю Кулуакана». Мы — воины ацтеков. Мы родом из легендарной страны Ацтлан. Наша кровь смешалась с испанской, нас лишили всего, но мы еще не исчезли. Мы будем маршировать с головами пленников в руках, наша мощь, дробовики, silbato de la muerte, обсидиановый нож, преподнесенные богу жертвенные руки, пожирающему нежную ладонь, как мы едим курицу, мы едим курицу, мы едим.

* * *

Путешествие через Атлантический океан подошло к концу, и контейнеровоз прибыл в Западную Африку. В порту Монровии надпалубный контейнер Вальмиро был перенесен с судна краном, после чего он наконец-то смог выйти с помощью матроса. Покачиваясь, мужчина прокрался на склад, дрожащими руками зачерпнул из ведра воды и вымыл лицо и тело. После этого он надел дешевую футболку и джинсы. Вальмиро сильно похудел во время двадцатидневного путешествия, из-за чего ему пришлось затянуть ремень потуже, чтобы джинсы не спадали.

* * *

Когда солнце опустилось за экватор, Вальмиро отправился в город, идя среди возвращающихся с работы портовых рабочих.

Он конвертировал свои деньги в либерийские доллары, купил новенькие рубашку с открытым воротником, брюки и кожаные ботинки. Затем Вальмиро зарегистрировался в отеле. Войдя в свою комнату, он спустился вниз по аварийной лестнице, постоянно оглядываясь назад, и, пройдя по переулку, добрался до дешевого мотеля. Оказавшись внутри, Вальмиро отправил голосовое сообщение для подтверждения транзакции криптовалюты и так завершил сделку с матросом. Теперь мужчина на панамском корабле получит оставшиеся пятнадцать тысяч долларов, а все зашифрованные геолокационные данные будут удалены.

Вальмиро спал как убитый на жестком матрасе мотеля. Проснувшись утром, он вышел на оживленную дорогу, поймал такси и сказал на английском:

— Довезите меня до Madero International.

* * *

Madero International — это торговая компания, основанная в Монровии. До начала девятнадцатого века, она была известна как Adele & Madero и зарабатывала на продаже рабов и оружия.

Шесть лет назад предприятие начало помогать Лос-Касасолас с отмыванием денег, и за это время Вальмиро уже дважды посетил их главный офис. Столица Либерии не была для него совсем уж незнакомым местом.

Лос-Касасолас арендовали сейф в подвале Madero International под псевдонимом «Франсиско Мартинес».

Вальмиро взял ключ, открыл сейф и достал оттуда наличные и пару костылей.

Это были ничем непримечательные на вид костыли, сделанные из алюминия и резины, однако весили в два раза больше обычного. На самом же деле они сделаны из синтетической смолы, комбинации стекловолокна и жидкого кокаина. Это тот же метод, используемый для создания фальшивых чемоданов для контрабанды, а если отделить кокаин от костылей, в итоге можно получить кокаина на пять миллионов долларов.

Вальмиро упер костыли в подмышки и поймал такси. Водитель предложил ему помощь с погрузкой чемодана в машину, но ни слова не сказал о костылях. Они были волшебными тростями, что всегда будут находиться при Вальмиро.

* * *

План никогда не включал в себя долгое пребывание в Монровии. Вальмиро, смело двигаясь вперед, держал у себя в голове особую карту мира, которую может понять только наркоторговец.

Сначала он сел на научное судно общества защиты природы, отправившееся на юг через Гвинейский залив к Кейптауну, городу в Южно-Африканской Республике. Организация, владеющая этим судном, была хорошо знакома африканским браконьерам. Если им заплатить достаточно денег, то они позволят провести животных, торговля которыми запрещена Вашингтонской конвенцией. Также корабль перевозил наркотики и беженцев.

Вальмиро сразу же покинул Кейптаун и отправился в следующее изнурительное путешествие в контейнере. Второе путешествие, полное духоты и тьмы внутри контейнера, антибиотиков и постоянной агонии.

Транспортный корабль пересек Индийский океан и пришвартовался в австралийском городе Перт. Пока Вальмиро шел по прибрежному городу с костылями, люди любезно уходили с его пути.

Покинув Веракрус, Вальмиро пересек уже более половины земного шара, но не собирался останавливаться. Жить в мире наркоторговцев — значит создавать лабиринты своими передвижениями, потому что повсюду за тобой следуют и подстерегают всевозможные опасности. Не сможешь замести за собою следы, и тебя разбомбят, как в Нуэво-Ларедо.

Расположенный на западном побережье Австралии город Перт находится ближе к Юго-Восточной Азии, чем столица Канберра, находящаяся к востоку от него, из-за чего здесь проживает множество азиатов. Вальмиро потратил деньги в азиатских коммунах, пошел по зацепкам, нашел надежных партнеров и приготовился к очередному безбилетному путешествию.

* * *

Потеряв свою добычу в Нуэво-Ларедо, картель Дого продолжил поиски на границе между Америкой и Мексикой.

К тому моменту Вальмиро уже покинул Австралию и слился с беспорядочной толпой Юго-Восточной Азии.