Князь демонов без прикрас

Всему виной то, что Се Лянь сегодня проснулся раньше Хуа Чэна.

За кое-как пережитые восемьсот лет принц, можно считать, трудился от зари до зари, ведь в профессии сборщиков рухляди тоже существовало правило «кто рано встаёт, тот покушать найдёт». Но демоны — это демоны, им не нужен сон, потому и Хуа Чэн всегда просыпался раньше Се Ляня.

Иногда принцу даже казалось, что пробуждается он именно от пристального взгляда Хуа Чэна. Множество раз, открывая утром глаза, он видел перед собой проснувшегося князя демонов, который неотрывно смотрел на него. Стоило их взглядам встретиться, на лице демона наконец расцветала улыбка, и он тихо желал Се Ляню доброго утра.

Будто бы он целую ночь не смыкал глаз, ожидая момента пробуждения принца, только ради того, чтобы стать первым, кто поприветствует Се Ляня в этот день.

Но именно сегодня Се Лянь спал очень чутко, даже небо ещё не просветлело, а он уже открыл глаза.

Стоило ему шевельнуться, Хуа Чэн рядом словно почувствовал это и пошевелился тоже. Се Лянь потёр глаза, повернул голову и не смог отвести глаз.

Беда, вот ведь беда.

Он никогда не видел такого Хуа Чэна!

Тот лежал на боку, подперев щёку рукой. С широко расстёгнутым воротом красного одеяния он выглядел расслабленно, подобно несравненной красоты горному демону или лисьему оборотню из сказаний о дивных существах, который только что причесал свою ослепительно прекрасную шерсть и хвосты, а после свернулся в своём красном нефритовом гнезде, окуренном благовониями, в поисках простой радости и спокойствия.

Он спал без повязки, мягко опустив веки, так что нельзя было понять, что одна из глазниц пустует. Дремота чуть сняла с его прекрасного лица ощущение угрозы, длинные чёрные волосы, немного растрёпанные и мягкие, легли водопадом с одной стороны.

«Это Сань Лан, у которого даже волосы растрепались во сне», подумал Се Лянь.

Картина эта словно обладала неким демоническим очарованием, притягивала всё внимание, заставляла задержать дыхание. И чем дольше Се Лянь смотрел, тем сильнее поддавался этим чарам. Он подался вперёд, и лицо его приблизилось к лицу Хуа Чэна. Но как раз в это мгновение веки демона дрогнули, он открыл глаза. И тотчас увидел перед собой Се Ляня, поэтому первой же его реакцией была улыбка.

— Гэгэ. Доброе утро?

От его улыбки взгляд Се Ляня сверкнул, принц закивал, будто цыплёнок, клюющий пшено:

— Сань Лан, доброе утро!

Хуа Чэн только хотел сказать ещё что-то, однако к нему вдруг пришло осознание, и он резко сел на постели.

Се Лянь, испуганный этим движением, тоже отсел чуть дальше.

— Что с тобой?

— Я...

Зрачок Хуа Чэна резко сузился, он закрыл рукой половину лица, а другую немного заслонили длинные волосы, что создало ещё одну прекрасную картину, но прекрасную по-другому, то была безрассудная красота.

Вот только правая рука поднялась в отталкивающем жесте.

Се Лянь сразу же застыл в недоумении, не понимая, что произошло.

— П-прости? Я напугал тебя?

Разумеется, не ему пугать непревзойдённого князя демонов, однако эта реакция Хуа Чэна, как ни взгляни, попадала только под описание «крайний испуг».

Сам же Хуа Чэн торопливо возразил:

— Нет. Ваше Высочество здесь ни при чём! — Он тут же соскочил с кровати и выбежал прочь.

— Э? Постой, Сань Лан? Сань Лан!

Однако того и след простыл. Се Лянь ничего не понял, он даже сапог не надел, только наскоро собрал волосы и бросился за ним.

В Доме Блаженства повсюду — внутри и снаружи — пол устилали то мягкие белоснежные шкуры оборотней, то красные ковры из драгоценной парчи. Всё потому, что Хуа Чэн неизвестно где услышал восьмисотлетний слух о том, что принцу нравится всюду разгуливать босиком, после чего в один из дней застелил все полы. Ещё и совершенно серьёзно отметил, что не хочет, чтобы гэгэ простудился, поэтому непременно нужно убедиться, что Се Лянь в любой момент сможет лечь или сесть где вздумается. Однако сам принц и не предполагал, что однажды это всё действительно пригодится. В общем, Се Лянь босыми ногами топал по полу, перебегая между киноварными беседками и красными стенами, но Хуа Чэна за полдня поисков так и не нашёл. Расстроенный, он отступился, как положено надел сапоги с халатом и приготовился выйти и позвать всех обитателей Призрачного города на помощь.

А демонам только дай повод поучаствовать в шумихе. Стоило Се Ляню сказать, и они тут же забили во все барабаны и зажгли фонари, толпа разразилась громкими завываниями. Шум стоял так долго, что даже в Небесных чертогах все позатыкали уши, но Хуа Чэна, который вышел бы и сказал им проваливать прочь, демоны так и не дождались.

Потому Се Лянь забеспокоился ещё сильнее.

Князь демонов ведь совсем недавно возвратился к нему с тысячей фонарей, и принц неизбежно боялся потерять возлюбленного вновь. Боялся, что стоит ему отвлечься, и Хуа Чэн опять пропадёт. Принца не покидали беспорядочные мысли: «Может быть, я утром нечаянно сделал нечто такое, что расстроило Сань Лана?»

Конечно, Се Лянь не считал Хуа Чэна тем, кто будет безмолвно обижаться, однако утверждать не решался. Все иногда сердятся, и даже заяц, если его разозлить, может укусить. Принц полдня старательно размышлял над своими действиями, но так и не смог обнаружить причину проблемы.

К счастью, Хуа Чэн вскоре появился.

Се Лянь шёл по реке Цзяньцзюнь, за ним следовала стайка невероятно красивых карпов: красных, золотых, серебристых, разноцветных... Они походили на цветные облака в воде, которые плыли за спиной принца. Остановившись, принц спросил их:

— Позвольте узнать, вы не видели градоначальника Хуа?

И одна маленькая красная рыбка в самом деле кивнула ему, затем подобно стреле устремилась вперёд, будто указывая принцу путь. Се Лянь поднял голову и увидел впереди, в тени зелёной ивы, силуэт с красным зонтом в плавно развевающихся красных одеждах. Издалека прозвучал его голос:

— Гэгэ, ты ищешь меня?

Сердце Се Ляня сразу же успокоилось. Однако, приглядевшись, он озадаченно моргнул.

Хуа Чэн неспешным шагом приближался к нему по извилистой тропе, усыпанной цветами. Но это был Хуа Чэн в облике юноши.

К тому же, в немного необычном облике. Ранее, принимая образ молодого парня, он, что называется, «приходил на аудиенцию к императору без макияжа» — обходился без серебряных украшений, даже волосы убирал небрежно, без особого старания завязывая хвост набок. Это была природная красота, без страха и упрёка. Но сегодня он принял облик юноши, который старательно подбирал лучший наряд для выхода в люди: длинные волосы причёсаны как положено, на красных одеждах серебристой нитью вышит скрытый узор «Бабочки, яростно защищающей цветок». На серебряном поясе красовалась гравировка «Сотен демонов и тысяч оборотней», даже с краёв красного зонтика свисали хрустальные капли дождя на нитях.

Поистине — дерзкий, но прекрасный юный господин, гордый и довольный собой до невозможности!

Се Лянь бросил на него взгляд. Подумал — каков красавец, и не удержался от ещё одного взгляда. Так, взгляд за взглядом, принцу уже начало казаться, что он никак не насмотрится на такого Хуа Чэна. Тот приблизился и весьма заботливо укрыл принца своим зонтом, улыбаясь так, будто утром ничего и не произошло.

— Солнце такое яркое, гэгэ, тебе не жарко? Я помогу тебе защититься от его лучей.

Глядя на такую красоту с близкого расстояния, Се Лянь ощутил ещё более сильное давление и невольно отвёл взгляд. Чтобы избежать столкновения с этой агрессивно напирающей энергией, он помолчал, затем деликатно поинтересовался:

— Сань Лан... ты в порядке?

Хуа Чэн походя бросил корм рыбкам, и те принялись отчаянно соперничать за подношение, иногда сталкиваясь раскрытыми ртами и как бы целуясь. А тот с усмешкой ответил:

— Почему гэгэ задал мне такой вопрос? Что со мной может случиться?

— Эм...

Раз он ничего не сказал, ясное дело — не хочет продолжать этот разговор. Да и вёл себя Хуа Чэн вполне нормально, так что Се Ляню стало неловко расспрашивать, пришлось оставить любопытство при себе. Принц решил подождать несколько дней и, как представится случай, попытаться ещё раз выяснить, что же случилось с Хуа Чэном.

Они беззаботно покормили рыбок на берегу реки Цзяньцзюнь, но те никак не желали уплывать, даже наевшись вдоволь. Тогда Хуа Чэн бесцеремонно кинул в воду камушек, после чего испуганные рыбки запричитали и наконец уплыли. Их причитания, походившие на плач огромного пятидесятилетнего младенца, звучали ужасно. Но Се Лянь всё же посочувствовал бедняжкам. После Хуа Чэн продемонстрировал Се Ляню несколько иероглифов, в написании которых он недавно тренировался... Вышло неплохо. И этим же он объяснил своё отсутствие. По правде говоря, иероглифы действительно были написаны слишком уж старательно. Если поднапрячься, из десяти можно было примерно угадать значение двух-трёх.

Солнце поднялось уже высоко, и Хуа Чэн с Се Лянем отправились исполнить одну молитву: уничтожить гнездо богомолов-людоедов.

Богомолы никак не желали освобождать души людей из нескольких семей, и Се Лянь решил, что в дальнейших уговорах нет смысла, придётся применять силу. Но не успел он даже отвязать Жое, как Хуа Чэн выбросил вперёд свой зонт.

И как же невероятен был тот красный зонт, разукрашенный кровавым дождём! По какой-то причине Хуа Чэн сегодня действовал исключительно жёстко и быстро. Зонт раскрылся и закружился вокруг своей оси, его края при этом будто обернулись стальным ножом для разрезания костей. А закрываясь, зонт превращался в длинное копьё, которое проткнуло разом несколько тварей. Под управлением Хуа Чэна зонт то открывался, то закрывался, вертелся смертоносным оружием, оставляя за собой лишь кровавый дождь. А после, когда зонт снова оказался в руках хозяина, из-под красного края показалась половина несравненно прекрасного лица.

Его движения были подобны плывущим облакам и текущей воде, падающему дождю и летящим цветам, завораживающие и стремительные, полные убийственной Ци. Се Ляню не предоставилось и шанса поучаствовать в бою, когда Хуа Чэн уже спокойно и расслабленно стоял рядом и спрашивал:

— Гэгэ?

— А?

Тот покрутил красный зонт и спросил:

— Проблема решена. Мы можем идти?

Се Лянь наконец пришёл в себя.

— А! Уже всё? Тогда идём. Отыщем души несчастных.

Но сделав пару шагов, принц вдруг вспомнил кое-что очень важное.

— Слушай... Сань Лан, а твои серебристые бабочки... они тоже участвовали в битве?

Хуа Чэн наклонил голову набок.

— Извини, я их не выпускал. А что?

Се Лянь вслух сказал «Ничего, ничего», а сам с болью и сожалением воскликнул в душе: «Почему же он не выпустил бабочек?!»

Это была излюбленная тема принца. Они с Хуа Чэном часто обсуждали её и ранее уже говорили о различных стилях боевых искусств. Кто-то в бою был сдержан и спокоен — это практично, но, как говорится, если тебе не нравится пить простую воду, то и обычный белый рис придётся не по вкусу. Стиль такой выглядит недостаточно выразительно, как, например, техника школы «Поднебесной в едином порыве»[1]. То ли дело стремительный стиль! С ним проще показать все свои умения и блестящие приёмы.

[1]. Отсылка к конфуцианской фразе, обозначающей, что весь народ Поднебесной в едином порыве подчиняется мудрому правителю.

Хуа Чэн же объединил все лучшие стороны обоих стилей: дрался достаточно сдержанно, но и в меру яростно. Однако он всегда столь безоговорочно подавлял противника, что у принца почти не было возможности насладиться всей мощью князя демонов в бою. Достойного противника просто не находилось. К чему сражаться, если все неприятели пали от одной техники Кровавого дождя? Се Ляню довелось немного подивиться на Хуа Чэна в бою лишь однажды, в битве с Безликим Баем в Медной Печи.

Но сегодня Хуа Чэн продемонстрировал ему совершенно иной стиль. Словно желая, чтобы принц насмотрелся вдоволь, князь демонов не использовал Кровавый дождь, всё сделал своими руками. И каждый выпад потрясал безжалостной яростью. Что за безупречная красота! Он всегда обладал талантом к боевому искусству, Се Лянь заметил это ещё в том юном пареньке. А такое блестящее представление просто заворожило принца.

Поэтому его сердце сейчас судорожно сжалось от боли: почему же Хуа Чэн не выпустил бабочек, чтобы те запомнили этот бой?

Ведь битва определённо стоила того, чтобы раз за разом пересматривать её ещё многие годы!

                                                             ***

Даже по возвращении в Дом блаженства Се Лянь всё ещё был заворожён и никак не мог прийти в себя. Даже вечером, когда они вдвоём сели поужинать, и глаза разбегались от всевозможных яств на столе, в голове принца словно в карусели по-прежнему мелькали картины боя — то взмах руки, то поворот ноги. Круговорот этих моментов продолжался, покуда принц не услышал, как Хуа Чэн, сидящий напротив, позвал его. Лишь тогда Се Лянь пришёл в себя и спросил:

— Что такое?

Хуа Чэн, будто о чём-то задумавшись, сказал:

— Кажется, сегодня гэгэ пребывает где-то в своих мыслях. Тебя одолела скука?

— Разве я могу скучать, когда рядом Сань Лан, — ответил Се Лянь, положив палочки.

Однако движение вышло столь нарочито небрежным, что палочки задели тарелку, и она громко звякнула.

— Быть может, тебе непривычно пользоваться новыми приборами?

Се Лянь посмотрел на палочки и только сейчас заметил, что это палочки из белого нефрита, которые он раньше не видел. Да и если бы Хуа Чэн не сказал, принц вообще не обратил бы на это внимания. Се Лянь слегка изумлённо ответил:

— Да нет же... Помнится, мы меняли приборы только раз в несколько дней. Неужели прошлые, из слоновой кости, были плохи?

— Но ведь гэгэ после заметил, что слоны в большинстве существа кроткие и послушные. Я подумал, что теперь, глядя на палочки, ты всё время будешь вспоминать об этом и жалеть их. Поэтому и убрал.

Принц и правда говорил такое. Однако то была фраза, сказанная вскользь, в праздном разговоре с демонами Призрачного города, когда речь зашла о слонах-оборотнях. Се Лянь не стал бы разводить полемику из-за столовых приборов, раздувать проблему на ровном месте и действовать наперекор Хуа Чэну. К тому же, это ведь не Хуа Чэн от нечего делать пошёл и убил слона-оборотня. У него просто хранилось множество всяческих сокровищ, которые ему подносили демоны в качестве подарка за исполнение их просьбы.

Но Хуа Чэн не только услышал фразу, брошенную в случайном разговоре, но и придал ей значение. Се Лянь немного смутился и снова взял палочки в руки, негромко сказав:

— Ты очень внимателен, Сань Лан.

Хуа Чэн усмехнулся и добавил:

— Кстати говоря, эти палочки в руках гэгэ изготовлены из кости тысячелетнего нефритового духа с горы Куньлунь. Это весьма необычный материал, он долго хранит тепло, а когда попадает в руки или в рот, подстраивается под температуру тела, тем самым не наносит вреда внутренним органам. Он имеет свойство продления жизни и успокоения духа. Ещё попользуешься ими? Если они покажутся тебе плохими, я заменю на другие.

Се Лянь торопливо возразил:

— Зачем же менять! Хорошие палочки — это те, которыми можно есть. Но... как же можно из такого драгоценного материала делать палочки для еды? Как-то немного...

Хуа Чэн с безразличием ответил:

— Не стоит переживать об этом, гэгэ. Драгоценностями нужно пользоваться, а не поклоняться им. То, что мне отдали, — моё. Могу делать с этим что пожелаю.

Се Лянь не знал, как на это реагировать. Даже он сам некогда, будучи наследным принцем целого государства, сиятельным и великолепным, не вёл себя так, как Хуа Чэн, — не отдавая ни капли почтения к драгоценным предметам. Подумав, он добавил:

— Нефритовую кость сформировать нелегко. Как же дух согласился отдать её тебе?

— Гэгэ, догадаешься?

— Только не говори, что ты его побил? — посмеялся Се Лянь.

— Ну что ты! — Хуа Чэн рассмеялся следом. — За какого злодея гэгэ меня принимает? Разве Сань Лан стал бы без повода кого-то избивать? Это был забавный случай, кстати говоря. Будучи натуральным камнем, дух этот мечтал обрести форму в руках искусного мастера, какого и искал в мире людей многие и многие годы. Он надеялся, что людские руки сделают из него уникальный предмет искусства.

Се Ляню стало любопытно:

— Натуральный нефрит что лотос в чистой воде, это ведь самая что ни на есть природная красота! Для чего ему нужно было оставлять на себе шрамы от резца?

— Каждый человек имеет свои чаяния, каждый демон живёт по своему вкусу. Ему вот казалось, что только подвергнувшись истязанию резцом, он станет прекрасным! Что тут могло значить чужое мнение? У него был друг, священный источник, сформировавшийся из родника на горе Куньлунь. Каждый день он звал духа к себе, чтобы тот посмотрелся в воду как в зеркало, и уговаривал не трогать природную красоту. В общем, в итоге тот всё же выбрал мастера себе по душе.

— Настоящего мастера? И как, затея удалась?

— Мастер действительно был настоящим. Однако вот беда, лошадь иногда спотыкается, а человек ошибается.

— Ах... — Се Лянь всё понял и сочувственно произнёс: — Добрая слава не оправдалась?

— Гм. Резьба вышла кривая.

Даже если мастер ошибается, его работу всё равно считают шедевром. Однако тысячелетний дух нефрита так не думал. На него будто рухнуло небо, смысл тысячелетних стараний полностью был утерян! Он едва не покончил с собой на месте, разбившись на мелкие осколки. И всё-таки его друг, священный источник, остановил его от столь опрометчивого решения и предложил идею. Сказал: «Раз всё уже так повернулось, может, мы обратимся к легендарному непревзойдённому князю демонов, Собирателю цветов под кровавым дождём? Говорят, в Призрачном городе можно купить что угодно и найти кого угодно. Он имеет смелость драться даже с небесными чиновниками! Может статься, он отыщет того, кто тебя спасёт».

Се Лянь во весь голос рассмеялся:

— Выходит, так он и пришёл к тебе? И ты взялся за резец?

Отбросив палочку из белого нефрита, Хуа Чэн ответил:

— Сделал пару надрезов, подретушировал немного.

— Выходит, он остался очень доволен твоей ретушью, — заулыбался принц. — Иначе не отдал бы тебе часть своей кости. Я так и знал! Когда дело касается острого металла[2], не важно, как он используется, — Сань Лан в этом истинный мастер. Как бы я хотел посмотреть, какое произведение искусства в итоге получилось из того духа.

[2]. В оригинале употреблено слово «дао», которым называют и саблю, и нож, и резец скульптора.

— Гэгэ, если желаешь взглянуть, это не так уж сложно. Однако ты ещё не ответил на мой вопрос.

— На какой? — озадаченно спросил Се Лянь.

Хуа Чэн, накручивая на палец прядь волос, с виду безразлично спросил:

— Как тебе?

Се Лянь озадачился ещё больше:

— Что — как мне?

Глядя на него, Хуа Чэн явно сделался чуть серьёзнее.

— Гэгэ, как тебе мой нынешний облик.

Се Лянь наконец понял.

Вероятно, об этом Хуа Чэн спросил его, когда принц витал в своих мыслях. Но вообще-то, что значит «Как тебе мой нынешний облик?»

Разве не должен вопрос звучать «Красив ли я в этом обличии?»

Се Лянь беспримерно искренне ответил:

— Слишком прекрасен! Я никогда не видел такого красивого челове... кхм, демона как Сань Лан! — Подумав, он добавил: — Вот только...

— Вот только — что? — тут же встрепенулся Хуа Чэн.

Немного смущаясь, принц ответил:

— Вот только... Сань Лан, ты не мог бы... не принимать этот облик?

Стоило это сказать, и Хуа Чэн будто оцепенел, хотя, возможно, принцу просто померещилось.

Потому что почти сразу он улыбнулся вновь:

— Ваше Высочество, этот облик, по твоему мнению, настолько плох?

Се Лянь торопливо замахал руками:

— Конечно, он не кажется мне плохим! Просто мне больше...

Но не успел он договорить, подбирая слова, как Хуа Чэн исчез.

Принц подпрыгнул от испуга и резко вскочил.

— Сань Лан?!

Как же так? Его снова и тени не осталось! Однако бросившись было вдогонку, принц заметил наконец, что Хуа Чэн не исчез, а вновь изменился. Там, где ранее восседал юный Хуа Чэн, теперь тихонько сидел ребёнок лет двенадцати. Он поднял белоснежное личико и посмотрел на принца.

Се Лянь не знал, плакать ему или смеяться. Но всё же не удержался от того, чтобы подойти и поднять мальчишку на руки. Потеребив того за висящие с двух сторон косички, Се Лянь сказал:

— Сань Лан, что же ты делаешь? Сегодня целый день меняешь облик то на тот, то на другой. Сперва взрослый стал юным, а теперь юный сделался маленьким!

Хуа Чэн тихонько пробормотал:

— Гэгэ, а этот облик?

— Что — «этот облик»? — не понял Се Лянь. — Что ты, в конце концов, хочешь мне сказать?

Маленький Хуа Чэн, зарывшись лицом ему в плечо, пролепетал:

— Если этот облик... тебе тоже не по нраву, я в самом деле... не знаю, что мне делать...

Се Лянь пребывал в недоумении ещё немного, а потом его осенило. Он вдруг понял, в чём тут всё дело. Поэтому вздохнул, а потом у него вырвалось:

— Глупец!

— Ваше Высочество, что ты говоришь?

Се Лянь топнул ногой.

— Да нет же, я это о себе. Как я мог быть таким глупцом!

На сей раз Хуа Чэн не смог понять, что Се Лянь имеет в виду. Он моргнул:

— Ваше Высочество, ты...

Но тот перебил:

— Когда я просил не принимать этот облик, я имел в виду, что хотел бы ещё раз взглянуть на такого тебя, каким ты был сегодня утром!

Хуа Чэн округлил глаза.

Ему было невдомёк, что Се Лянь понял только что: сегодня на рассвете, когда Хуа Чэн «испугал» его, так что весь сон как рукой сняло, демон первым делом закрыл рукой половину лица. Правую половину.

Вот в чём дело. Оказывается, в тот момент Хуа Чэн закрывал не лицо... а потерянный правый глаз!

Когда-то давно, ещё в их «первую» встречу в монастыре Водных каштанов, они ночевали вместе, и Хуа Чэн кое-что поведал Се Ляню. Примерный смысл заключался в том, что он считал себя очень некрасивым. Он даже сказал, что, по его мнению, для мужчины очень важен его внешний вид.

Тогда принцу описания вроде «синее лицо с острыми клыками» или «страшен как ракшас» казались бредовыми до потехи, к тому же позднее он посчитал, что Хуа Чэн ведь наверняка понимает, как Се Лянь к нему относится, и больше не придавал значения тому случаю. Но никак не мог подумать, что Хуа Чэн всё ещё...

Се Лянь тихонько кашлянул.

— Твой облик сегодня утром, м-м... Мне он показался очень... В общем, давай скорее меняйся обратно, я хочу посмотреть ещё.

Лицо Хуа Чэна чуть переменилось, но потом он всё же отвернулся.

— Тот облик ужасен, как я могу показывать его гэгэ!

— И в чём же он ужасен? Как ты можешь так думать?!

Но Хуа Чэн стоял на своём. Делать нечего, Се Ляню пришлось смириться:

— Ну... давай тогда ты обернёшься юношей, в этом ведь нет ничего ужасного?

Он вернул Хуа Чэна на место, и вскоре перед ним вновь сидел паренёк лет семнадцати. Принц вздохнул:

— Сегодня ты поутру неожиданно сбежал, потом принял этот облик, а затем ещё показал все свои приёмы во время боя... для того, чтобы я позабыл о твоём утреннем обличии?

Хуа Чэн молчал.

И правильно. Се Лянь убедился в своей правоте.

Вот оно что.

Не удивительно теперь, что Хуа Чэн сегодня в облике юноши настолько тщательно подобрал наряд. Практически «цветущая ветка во всей красе». И понятно, почему во время усмирения нечисти он старался всячески показать своё мастерство, тем самым желая вскружить Се Ляню голову.

Всё из-за того, что утром тот непреднамеренно увидел его в полусне, без одного глаза.

Хуа Чэну хотелось стереть эти воспоминания из головы Се Ляня при помощи новых, прекрасных и ярких. Ведь он не желал, чтобы принц запомнил его настоящим.

Потерявшим один глаз, без каких-либо прикрас.

Однако к удивлению Хуа Чэна Се Лянь не так уж увлёкся его юным обликом, столь тщательно продуманным. Напротив, принц всё никак не мог забыть тот нелепый образ растрёпанного демона. Пришлось прибегнуть ещё к одной уловке — просто-напросто обернуться ребёнком.

Се Ляню было и жаль его, и немного смешно.

— Ох, тебе вовсе не нужно было так поступать, Сан Лан! Что с того, что я тебя увидел?

Хуа Чэн выплюнул только одно слово:

— Уродец.

У принца уже заболела голова.

— Какой ещё уродец? Ты вообще смотрелся когда-нибудь в зеркало? Эх... ладно.

Чем больше принц об этом думал, тем сильнее переживал. В итоге он решил — была не была.

— Я скажу тебе правду. Сегодня утром я застыл как вкопанный лишь по той причине, что твой облик был слишком красив! Я замер в восхищении! — Признать, что попался в сети красоты — очень сложно. Се Лянь немедля залился краской, испытывая стыд по поводу того, что столько лет совершенствования «в чистоте» завели его не туда. И всё же он, отбросив стеснение, продолжил: — Просто я никогда ещё не видел такого... такого чарующего Сань Лана. Хотел посмотреть ещё. Ведь это же всё-таки твой истинный облик. Твои другие образы, к примеру, этот юноша, тоже очень хороши, они мне тоже нравятся. Но твоё истинное обличие для меня другое. Поскольку это самый настоящий ты. Я хотел бы посмотреть на тебя беззащитного, беззаботного, как ты ленишься и бездельничаешь... Я хотел бы смотреть на тебя любого, главное — чтобы это был настоящий ты.

Се Лянь сам не знал, что говорит. Он просто выплеснул наружу всё, что скопилось внутри, ушат за ушатом. А Хуа Чэн в тот момент не мог произнести ни слова.

Наконец, он сглотнул и мрачно сказал:

— Такой непристойный облик...

Се Лянь тут же рассердился опять:

— Зачем ты так говоришь о себе?! В чём же он непристойный?

Волосы растрёпаны, одежда сидит как попало, а главное — нет повязки на глазу. Наверное, Хуа Чэн считал это страшным позором. Подумав об этом, Се Лянь смягчился:

— И вообще, почему это ты вдруг забеспокоился о непристойности своего внешнего вида? Если уж речь зашла об этом, сам подумай, неужели когда ты... неужели... — помявшись, принц всё же выдавил: — Неужели кое-какие твои деяния можно назвать очень пристойными?..

Крепко стиснув рукав Хуа Чэна, Се Лянь тихо добавил:

— Мне ведь правда кажется, что твой истинный облик очень красив. Почему ты считаешь иначе? Это я чем-то ввёл тебя в заблуждение?

Глядя на него, Хуа Чэн сделал глубокий вдох. А потом вдруг притянул принца к себе:

— Ваше Высочество!

— Всё в порядке? — спросил Се Лянь, похлопав его по спине.

— Ваше Высочество, — тихо продолжил Хуа Чэн, — не переживай так. Моя вина, что заставил тебя волноваться.

Се Лянь покачал головой и негромко сказал:

— Это я виноват, не заметил сразу, что у тебя — подумать только — витают такие мысли.

— Ваше Высочество никогда ни в чём не виноват, — помолчав, он добавил: — Никто никогда не говорил мне таких слов, только ты.

Принцу это показалось невероятным.

— Я не верю, как такое возможно? Неужели даже в детстве никто не называл тебя милым?

Когда человек становится демоном, никто уже не обращает внимания на его внешность. А уж если он стал «непревзойдённым», и подавно никому не достанет смелости оценивать облик князя демонов. Но ребёнка ведь всегда кто-нибудь да похвалит! Даже Бань Юэ принц совершенно искренне называл «милашкой», когда остальные её презирали, и когда девочка походила на обезьянку в грязи.

Как и ожидал Се Лянь, через какое-то время Хуа Чэн ответил с улыбкой:

— Называл!

Тут же успокоившись, принц тоже заулыбался, про себя вознося благодарности этому доброму человеку.

— Ну вот, я же говорю!

Однако Хуа Чэн протяжно добавил:

— Этим человеком был ты, Ваше Высочество.

— А?!

Хуа Чэн выпустил его из своих объятий и, будто реакция принца его ранила, поинтересовался:

— Ваше Высочество, ты не помнишь? Когда-то ты лично сказал мне, что раз у меня такие большие глаза, я наверняка очень милый. Значит, ты меня обманул?

По неизвестной причине, ведь здесь не из-за чего было краснеть, Се Лянь всё-таки залился румянцем. И будто в попытке сопротивления беспорядочно попытался оттолкнуть Хуа Чэна.

— Я... я правду сказал! Где же я тебя обманул? Просто...

Просто прошло слишком много времени. И как бы принц ни пытался вспомнить, он мог ухватить только краешек уже стёршихся воспоминаний. Он помнил того ребёнка, но не помнил, что говорил ему. Возможно, он сказал это просто так, не задумываясь.

Однако сейчас Се Лянь чувствовал себя виноватым. Потому что не высказал побольше подобных фраз. Потому что не говорил их более искренне, более уверенно.

Хуа Чэн согнул ногу в колене и подпёр щёку рукой, усмехаясь:

— Я шучу. Но тогда я действительно решил, что Ваше Высочество меня обманывает. Потому что, кроме тебя, все называли меня уродцем, мелким демоном.

Се Ляню больно кольнуло сердце. Он перестал отталкивать Хуа Чэна и опять прижался.

— Они несли полный бред. Такое не нужно помнить.

Хуа Чэн рассмеялся:

— И правда. Потом я понял, с чего вдруг мне верить тем людям? Что могут сказать такие ничтожества, кроме полного бреда? Конечно же, только Его Высочество наследный принц говорит правду. Только в твоих словах звучит истина.

Се Лянь промолчал, а Хуа Чэн с довольной улыбкой добавил:

— Серьёзно, даже если ты скажешь, что солнце на небо поднимаешь ты один, я приму это. Я поверю.

Се Лянь продолжал безмолвствовать, а Хуа Чэн с нежностью добавил:

— От тебя исходит такая аура, что тебе невозможно не поверить.

Се Лянь:

— ...

Ну вот! Опять начинается!

Ему очень хотелось бы знать, почему же... почему же, неважно, с чего начался их с Хуа Чэном разговор, в итоге всё приводит к тому, что принц так смущается, что желает себе смерти. Рукой закрыв лицо, Се Лянь сжался в комок и забился в угол, откуда простонал:

— Сань Ла-ан... — Покуда у него залились краской уши, принц добавил: — Я ведь совершенно искренне тебя утешаю, а ты снова...

Прекрасно знает ведь, что Се Лянь больше всего боится, что кто-то начнёт поминать его деяния и высказывания из времён юности, всё его славное прошлое!

Однако Хуа Чэн прильнул поближе и сам с серьёзным видом принялся успокаивать Се Ляня:

— Гэгэ, я тоже совершенно искренен!

У князя демонов будто выросло восемь рук — принц никак не мог его оттолкнуть, как и возразить что-нибудь. В итоге он решил сдаться и пробормотал не задумываясь:

— Да, да, да. Ты веришь каждому моему слову, потому что я всегда прав. Так?

Хуа Чэн охотно согласился:

— Гм.

Се Лянь поднялся на ноги.

— Значит, в том вопросе, который мы сегодня обсуждали целый день, ты тоже должен мне поверить...

Он схватил Хуа Чэна за плечи, посмотрел ему прямо в глаза и самым убедительным тоном снова высказал то, что было на душе.

Хуа Чэн с лёгкой улыбкой закрыл глаза. А когда открыл снова, у него остался только один глаз.

Он больше не примерял фальшивых личин. Пряди волос рассыпались по лицу, закрыв пустую глазницу. Свирепый хищник, прекрасный и печальный.

Вглядевшись в единственный глаз Хуа Чэна, Се Лянь затем всмотрелся в пустую глазницу, убрав пряди волос с его лица.

А после чуть подался вперёд.

                                                       ***

В последние дни всё население трёх миров пребывало в крайнем потрясении и страхе.

Кто же ещё мог повергнуть их в такое состояние, кроме всем известного «непревзойдённого», Собирателя цветов под кровавым дождём?

А дело всё вот в чём...

Нет, вовсе не в том, что Собиратель цветов под кровавым дождём что-то совершил. Просто... он в последнее время везде появлялся в облике князя демонов.

Да, именно в том, с распущенными волосами и с повязкой на глазу!

Кстати говоря, этот Собиратель цветов под кровавым дождём раньше постоянно менял обличия, почти каждый раз представал в новом образе. Может, ему ни один из этих образов не нравился, а может, ему очень нравилось чувство новизны. Но в последнее время его часто видят именно князем демонов.

Что? Как это связано с всеобщим потрясением и страхом?

Ну конечно, связано! Когда он в этом образе, он больше всего любит впадать в безумство!

Все самые безумные деяния — оскорбление богов литературы, избиение богов войны, сожжение храмов тридцати трёх небесных чиновников — он совершил именно в этом обличии!

В последнее время, когда Собирателя цветов под кровавым дождём видят с Его Высочеством наследным принцем, первый всегда оказывается в этом облике, да ещё и вид у него при этом довольный и радостный! Небось, снова кому-то от него достанется, а?!

Ох, господа хорошие, неспокойно в трёх мирах. Видать, приближается новая кровавая буря...

                                                        ***

Слушая все эти россказни, а потом глядя на Хуа Чэна рядом с собой, который с лучезарной улыбкой ступает по головам оборотней в девять чжанов, Се Лянь мог сказать только одно:

Ну почему все так усложняют простые вещи?

Неужели нельзя просто признать тот факт, что: «Этот облик Собирателя цветов под кровавым дождём поистине прекраснее всех на свете, первый во всех трёх мирах»!